— Опасаетесь?
— Не уверен, что их можно вытащить, но если получится, шуму будет много. Начальник тюрьмы относится к надзирателям и охранникам почти так же, как и к заключенным. Если пропадут сразу двое…
— А если они не пропадут?
— Такое невозможно.
— Доверьтесь мне, мой друг. Ничего невозможного нет. С вашей помощью и при вашем молчании братья Джейкобс будут числиться среди заключенных, не находясь в тюрьме. — Мориарти одарил собеседника одной из своих редких улыбок. — Выслушайте, а потом выскажете свое мнение.
Разговор затянулся еще на час и прервался только однажды, когда официант зашел в кабинет, дабы заново наполнить бренди пустые стаканы. Говорили негромко, с серьезными, озабоченными лицами. Элтон часто кивал, и когда обсуждение наконец закончилось, оба улыбались.
На обратном пути Мориарти и Элтону пришлось пройти через главный зал внизу. Теперь он был полон; сидевшие за столиками собрались поговорить, повеселиться, продемонстрировать свое остроумие за бокалом шампанского. Вверху сияли хрустальные люстры, внизу элегантные наряды дам и безупречные костюмы джентльменов соперничали с роскошью обстановки.
У главного выхода возникла небольшая суета. Мориарти увидел невысокого, полного мужчину лет сорока с небольшим, разговаривавшего о чем-то с управляющим. Выглядел он фатовато, и это впечатление только усиливали полные, чувственные губы и рыхлое, одутловатое лицо. Мориарти узнал его с первого взгляда — имя этого человека было весной 1894-го на устах у всех.
Рядом с ним стояли двое молодых людей. Проходя мимо, Профессор услышал адресованную управляющему реплику:
— Если придет, скажите, что Оскар будет в отеле «Кадоган».
Пройдя в двери, Мориарти и Элтон оказались на шумной, запруженной прохожими Пикадилли.
Мориарти всегда нравилось окружать себя такими, как Джонас Фрэй и Уолтер Роуч, — плотными, крепкими, сильными. К сожалению, оба были людьми ненадежными, из тех, о которых говорят, что они служат и вашим, и нашим и всегда готовы переметнуться на сторону сильного. Страх у них всегда уступал жадности, а вседозволенность порождала ощущение эйфории, в котором они и пребывали, счастливо полагая, будто закон не про них — ни тот, что положен для криминальных джунглей, ни тот, что писан для всей страны.
В таком вот умонастроении эти двое и вышли в тот вечер из «Головы монашки», заведения на окраине Уайтчепела, чуть в стороне от Коммершл-роуд, где в компании себе подобных планировали новые дела и обсуждали приятное известие о кончине полковника Морана. Всего в «Голове монашки» собралось десять человек, включая их безоговорочного лидера и его ближайшего подручного — Майкла Грина, более известного как Майкл Культяшка, и Питера Батлера, именуемого также Питером Дворецким, или Лордом Питером.
Отчаянные, честолюбивые, безжалостные, вероломные, хитрые, оба обладали полным набором качеств, необходимых прирожденным лидерам уголовного братства. На протяжении года они тайно работали над выстраиванием организации, которая, как им хотелось верить, превзойдет соперничающую сеть. Следует отметить — и это свидетельствует о лояльности членов семьи Профессора, — что никто из них даже краем уха не слыхал о возвращении Мориарти в родные пенаты. Настроение за столом преобладало приподнятое и даже восторженное; случившийся накануне арест полковника Морана воспринимался как победа, первый успех в сражении за господство.
Майкл Культяшка раскинулся в большом, хотя и малость потертом, кожаном кресле в большой комнате над пивной «Головы монашки». Ноги его отдыхали на столе, вокруг которого с кружками и стаканами сидели ближайшие подручные.
Культяшка был небольшого роста, плотно сбитый, с мускулистыми плечами и плоской, словно какой-то маньяк приложился к ней доской, физиономией. Нос сплющенный, с широкими ноздрями, и болезненно желтоватая кожа выдавали его родство с монголоидной расой. Возможно, мать, молоденькая проститутка, зарабатывавшая на жизнь в районе доков, сошлась с китайским матросом, вследствие чего детские годы Майкла Грина проходили на фоне нищеты, лжи, пьянства, жестокости и всевозможных преступлений, имеющих отношение к мошенничеству, жульничеству и обману.
С малых лет Грину пришлось защищаться, думать и действовать быстро и решительно, отвечать на угрозу угрозой, хитрить и воровать, так что в конце концов это стало второй натурой. Его классами были лондонские улицы, откуда он время от времени предпринимал вылазки за город. Постепенно, с годами, он заработал репутацию человека ловкого и злобного. Тогда за ним закрепилась и кличка, свидетельствовавшая о незаурядном таланте по части маскировки.
У Питера Батлера история была другая. Он и в уголовный мир пришел иным, кружным путем. Родившись в деревушке Лавенхэм в Суффолке, где люди все еще жили по понятиям феодальных времен, Батлер в десять лет поступил на службу к местному землевладельцу и поднялся, пройдя по ступеням помощника буфетчика и поваренка, к семнадцати годам до второго лакея.
В восемнадцать он отправился с хозяевами в Лондон и там впервые познакомился с тем, что называется «плохой компанией», в частности, с несколькими взломщиками. Эти люди знали, как использовать доверенного слугу, каким считался Питер. Уже через два или три месяца юный лакей оказался втянутым в криминальные делишки и стал поставщиком важной информации: когда загородные дома остаются пустыми, какие драгоценности можно найти в лондонских особняках, хозяева которых отправляются на балы или в театр.
К концу сезона в жизни молодого человека произошла серьезная перемена: попав под подозрение, он был вынужден уйти со службы и перебраться к своим новым приятелям, в воровской притон среди трущоб Сент-Джайлса, прозванного Святой Землей и служившего убежищем для множества преступников в середине века. В то время эти трущобы тянулись от Грейт-Рассел-стрит до Сент-Джайлс-Хай-стрит.
Именно там репутация Питера Батлера быстро пошла в гору. Знание, пусть и ограниченное, но точное, общества и внутренней жизни богатых домов начало приносить непосредственный доход. Он мог без труда сойти и за проверенного слугу, а потом, набравшись опыта, и за молодого сельского джентльмена, приехавшего в город покутить и поразвлечься. Тогда же появились и приклеившиеся к нему навсегда клички: Питер Дворецкий и Лорд Питер.
В конце 1880-х Батлер, готовя ограбление в Хертфордшире, познакомился с Грином. Оценив мгновенно совместный потенциал и признав друг за другом право на честолюбивые устремления, эти двое объединили усилия с целью войти в элиту уголовного сообщества. Ничего уникального в таком союзе зла не было, подобное случалось раньше и, несомненно, случится еще не раз, прежде чем наша планета сойдет с орбиты.
За два с половиной года Грин и Батлер создали небольшую, но крепкую банду из прожженных уголовников, однако так и не пробились в тот желанный круг, где планировались и осуществлялись крупные дела и грандиозные махинации и куда неизбежно притягивались самые лучшие, самые жесткие и самые сильные. Да, они контролировали нескольких торговцев в Ист-Энде, около сотни уличных женщин, обслуживавших преимущественно солдат и матросов, и пару заведений, привлекавших немногочисленных клиентов из среднего класса. Но реальный контроль по-прежнему принадлежал Мориарти, и Грину с Батлером хватало ума не переходить ему дорожку — до тех пор, пока по Уайтчепелу не распространился слух о преждевременной смерти Профессора.
Но и тогда они не ринулись поспешно делить оставшийся без присмотра пирог, а выждали еще полгода и лишь затем перешли к активным действиям. За это время парочка успела оценить структуру и силу оставшейся без головы семьи, собрать всю возможную информацию и определить стратегию проникновения.
Первой их целью стали Фрэй и Роуч, слабое звено, недовольные, которые, как только контроль перешел из твердых рук Мориарти в слабые и неуверенные руки Морана, оказались открытыми для любого внешнего влияния: давления, подкупа, обещаний.
— Полковник Моран — бездельник, которого интересует только он сам да игровые клубы, — сказал им Культяшка. — Профессор — урок для нас всех. Такого, как он, больше не будет.
Фрэй кивнул, а Роуч пробормотал, что Моран не уважает тех, кто всегда считал себя частью семьи
