отвечает: «Бывший офицер американского флота, получил наследство, демобилизовался, купил в Хассельнесете дачу, построил во фьорде дебаркадер и привел из Киля мотобот».
— Очень любопытно, — заметил Раздольный.
— И, наконец, третий факт. Сегодня получено в восемь часов утра, прошу ознакомиться, — сказал Крамаренко, положив на стол донесение.
Полковник внимательно прочел радиограмму, сделал пометки в блокноте и спросил:
— Твои выводы?
— Прежде чем перейти к выводам, я хочу обратить твое внимание еще на одно обстоятельство. Норвежский лоцман сказал Чугунову, что «Бенони» приведен из Киля. Если ты помнишь, «Ганс Вессель» брал груз по фрахту в Киле. Нет ли взаимосвязи между «Бенони» и Непринцевым, которого они рассчитывали высадить на побережье залива?
— Предположим…
— Если такая связь действительно есть, то «Бенони» пойдет в залив Трегубый.
— Зачем?
— Для того, чтобы в третий раз попытаться осуществить высадку агента. Быть может, того самого Лемо, что упоминал Непринцев.
— Что ты предлагаешь? — спросил Раздольный.
— В случае, если «Бенони» войдет в нашу двенадцатимильную полосу, задержать его и попытаться выяснить, что ему там надо.
Раздольный снял трубку телефона и, позвонив в буфет, заказал завтрак на двоих.
— Я уже завтракал, — заметил Крамаренко.
— А меня ты вытащил из дому натощак. Выпьешь, Остап Максимович, стаканчик чаю еще, — сказал Раздольный и, потянувшись, прошелся по кабинету.
Высокий, грузный, он долго шагал из конца в конец кабинета.
Вошла буфетчица и поставила на стол поднос с чаем и бутербродами.
— Прошу! — пригласил Раздольный полковника и так же молча, присев на ручку кресла, выпил стакан чая.
— Не отрицаю, факты интересные и выводы правильные. Этой осенью в районе от Новой Земли до Карского моря намечаются военные учения Северного флота с применением новых видов оружия и типов судов. Мы это ни от кого не скрываем. С целью обеспечения безопасности плавания мы широко объявили об этом во всех газетах. Думаю, что повышенным интересом к учениям и объясняется те «оживление», которое мы все замечаем на границе. — Раздольный взял второй стакан чая. — Только предложение твое, Остап Максимович, считаю неверным. — Покончив с бутербродами и чаем, он спохватился: — Кажется, я прихватил и твой стакан чая?
— Я уже завтракал, — успокоил его Крамаренко.
— Посуди сам, Остап Максимович, мы задерживаем «Бенони» в заливе Трегубом. Основание?
— Заход в наши территориальные воды…
— Этот господин «Ротшильд», как его назвал Иенсен, скажет: «Простите, сбился с курса». Мы в лучшем случае получим с него штраф, и он покажет нам корму. Рыбу он в наших водах не ловил, судовая роль у него в полном порядке, в этом можешь не сомневаться. Ничего предосудительного на мотоботе не замечено…
— Но надо же убедительно ответить на вопрос, что делал он в наших водах.
— «Ничего. Я богатый человек, в прошлом моряк и решил прогуляться на своем мотоботе в свежую погоду…»
— На море шторм, а не свежая погода. Восемь баллов!
— «Люблю сильные ощущения».
— Ну, знаете…
— Знаю, Остап Максимович, еще как знаю! Иной раз уверен — жулик! А не пойман — не вор. Еще перед ним извинишься — простите, мол, обознался. Если мы задержим этого «Бенони», сами же попадем в глупое положение. Что им нужно в заливе? Ответить на этот вопрос, мне кажется, можно только одним путем…
— Каким? — спросил Крамаренко.
— Есть у меня одно предположение, но… Надо доложить. — И, сняв трубку телефона, он набрал номер. — Товарищ генерал? Докладывает полковник Раздольный. Прошу принять меня и полковника Крамаренко.
ЭТО, ТОВАРИЩИ, СЛУЖБА!
На побережье Баренцева моря весь год дуют ветры муссонного характера, в зимнее время — с суши, в летнее — с моря. Весною ветры изменчивы, и, как говорят поморы, юго-восточный обедник часто сменяется полуношником — северо-восточным ветром.
На этот раз с удивительным для весны постоянством третьи сутки дул свирепый северо-восточный ветер.
Сторожевой корабль «Вьюга», пережидая шторм, зашел в губу Железную и отдал якорь.
Команда корабля, утомленная трехдневным, вымотавшим силы штормом, с облегчением вздохнула.
Поливанов спустился в каюту — последние сутки он не сходил с мостика.
Сняв обледеневший реглан, Поливанов повесил его возле грелки, с трудом стянул валенки и, не раздеваясь, лег поверх одеяла. Из рамки, висящей на переборке каюты, смотрела Наталия, жена. Виделись они не часто. Наталия в Мурманском мореходном училище преподавала английский язык. Во время каникул жена приезжала к нему, в Коргаеву Салму, затем они вместе уезжали на юг. В прошлом году «Вьюга» стояла в ремонтном доке, и Поливанов часто бывал дома. Очень редко, когда корабль приходил на базу, ему удавалось с почтовым катером наведаться домой.
Знакомым прищуренным взглядом на него смотрела жена — Наталия была близорука, а сфотографировалась без очков — смотрела загадочно, немного насмешливо и улыбалась. Такой он увидел ее впервые двадцать лет назад.
«Скоро день нашей свадьбы, — подумал Поливанов. — Удастся в этот день побывать дома или нет?»
Девятое постучал в дверь каюты и, не получив ответа, осторожно открыл дверь. Командир спал, но под взглядом помощника открыл глаза, поднялся с койки и, уже надевая валенки, спросил:
— Что там?
Девятое протянул командиру текст радиограммы:
«Тимофеевке Примите на борт капитана Клебанова и лейтенанта Аввакумова. Займите позицию районе мыса Крутого. Исполнение доложите».
Большой личный опыт и знание обстановки на границе подсказывали командиру, что им предстоит большое и серьезное испытание. Возникло знакомое чувство внутренней мобилизации, той настороженной собранности, которая обычно приходит к человеку в ожидании неизбежной и неизвестной опасности.
Разворот на шквальном ветру занял все внимание командира. Когда корабль лег на курс, Поливанов еще раз перечитал радиограмму. Подумав, он вызвал командиров боевых частей и дал указание привести материальную часть корабля в состояние боевой готовности.
Еще шлюпку не установили на кильблок, еще не подняли забортного трапа, а «Вьюга» уже приняла на борт Клебанова и Аввакумова и на полных оборотах шла к мысу Крутому.
Капитан Клебанов вручил командиру корабля запечатанный сургучом пакет. Ознакомившись с содержанием пакета, Поливанов вызвал замполита и боцмана. О чем Поливанов и замполит говорили с боцманом, для всех было тайной.
Из каюты командира боцмаи спустился в матросский кубрик. Приглядываясь к матросам, он молча бродил по всему кораблю и вышел на полубак. Здесь возле пушки он увидел Нагорного. Испытующе рассматривая комендора, Ясачный постоял возле него и, видимо решив какой-то сложный, мучивший его вопрос, сказал:
— Нагорный, пойдите в кубрик, снимите всю верхнюю одежду и обувь… У вас сухие носки есть?
— Есть, товарищ мичман… — удивляясь, ответил Нагорный.
— Переоденьте носки. Баталер выдаст вам новое штормовое обмундирование. Понятно?
