У Моргианы не было сил ответить. Она уже хотела сесть, как Джесси наклонила голову и поправила трубку, чтобы лучше слышать. По-видимому, с ней начали говорить: «Поступай, как будто никого нет, но скоро войдут», — мелькнуло у Моргианы. Она взяла пузырек, вывернула пробку без скрипа и плавно повела руку с ядом к веселящейся пузырьками воде. Из склянки выпали капли, образовав в воде струи цвета стекла; затем все получило обычный вид, лишь над бокалом исчез влажный дымок.
— Обойная контора Флетчера? — сказала Джесси. — Какая досада!
— Мори, — сказала она, внезапно оборачиваясь и, видя, что Моргиана, не успев сесть, стоит со слабой улыбкой, умолкла. — Ты что-то хотела сказать? — снова заговорила Джесси. — Ты уходишь?
Правая рука Моргианы, только что обессиленная злодейством, опустилась в карман. Моргиана села.
— Что сказал Флетчер?
— А видишь ли, станция перепутала, — объяснила Джесси, придвигая воду к себе и держа ладонью над бокалом, чтобы ощутить холодок брызг. — Теперь попьем. Сестрица, отчего ты такая красная? Не досадуй, я позвоню, только попью. Но что с моей водицей?.. Смотри-ка!.. Она умерла!.. Была как шампанское, и вот — грустно молчит.
— Перестояла, Джесси. Хорошо ли пить газистую воду!
— Еще как. Ну, хлопнем. Нет, сперва шоколад. Нет, лучше вода. Джесси подскочила в кровати и, взяв бокал, выпила почти все. Тогда Моргиану охватило резкое оживление; встав, она прошла несколько раз по спальне, рассуждая о рисунке обоев, исследуя, нет ли трещин на потолке, а затем, остановясь вдали, возле окна, начала говорить о том, как будет хорош дом после ремонта, как будет Джесси весело осенью, когда начнутся танцы и вечера. Возбуждение заставляло ее говорить, слушая саму себя.
— Мы получим образцы, Джесси, и тщательно, любовно, вместе с тобой обдумаем цвет и рисунок для каждого помещения. Все они должны быть различны и выдержаны каждое в своем духе. Покойный дядя часто жалел, что ему некогда заняться домом; он, как ты знаешь, увлекался делами и женщинами. Весь прошлый год мы собирались с тобой и ничего не сделали. Теперь только благодаря землетрясению… Я живо помню это утро, а ты? Как ты вскочила на подоконник и закричала! Все долго смеялись потом. «В самом деле, — подумала я тогда, — природа так равнодушна; немного сильнее, и город потерпел бы большое бедствие». Но природе прощают. Ты видела Хариту Мальком?
— Видела, — ответила Джесси полным печенья ртом и допила шоколад. — В фойе «Калипсо». Мне показали. Прошла спесивая, жуя славу. Сакраменто! В котором ухе звенит!
— В правом. Ее история с Тренганом наделала шума. А между тем «Зеленая флейта» — прелестное убежище, не для тех, конечно, кто ищет бесчестья и мишуры.
Джесси уже несколько минут слушала ее нервную речь с серьезным лицом, начиная тревожиться, — не означает ли многословие сестры приступа к желчной выходке или — еще хуже — к истерической сцене.
— Так я позвоню опять, — сказала она, подтягивая одеяло и берясь за телефон. — Контора, контора Флетчера. По поручению Моргианы Тренган. Очень рада. Ей требуются образцы новых рисунков. Неужели только вчера получены? Какая трагедия. Сейчас… Моргиана, они предлагают своего мастера!
— Откажи.
— Образцы пришлите, — продолжала Джесси, — но мастер уже нанят. Да, вы угадали. А где вы меня видели? Хорошо, — со смехом прибавила она, отставляя трубку; с ней говорил Флетчер, рискнувший отпустить комплимент. — Следовательно, пришлют. Мори, я тебя прогоню, так как хочу одеться!
— Джесси, еще одно, — сказала Моргиана, подходя к ней, — наши отношения были тяжелы, я знаю. Виновата, конечно, я, мои нервы. Теперь будем с тобой жить легко. Я говорю искренно.
Стыд свел ее губы в подобие фальшивой улыбки, но, стыдясь и презирая себя за подлость в эту минуту, она повторила:
— Совершенно искренно; и хотя мне нелегко в этом признаться, — я изуродована, Джесси. Так на меня и смотри, так объясняй все.
— Ну, отлично. Какая ты смешная, Моргуся! — поспешно сказала Джесси, утомясь словами сестры. Ее лицо выразило потерянность и просьбу не тревожить больше признаниями. — Я вижу, как изнурено твое лицо. Довольно об этом.
Моргиана стояла, опустив голову.
— Теперь все. Я ухожу, — сказала она. — Я, может быть, сегодня уеду. Ты будешь рада, надеюсь?
— Мори! — вскричала Джесси, вспыхнув, с внезапными слезами на глазах, полных упрека.
— Это я так… сорвалось. Прости! Следовательно, образцы мы получим.
Моргиана кивнула и вышла; закрыв дверь, она остановилась, прислушиваясь с больным наслаждением, как скрежещет в ней стыд бесцельной, истерической лжи; подло почувствовала она себя. «Вот, я сделала, я отравила ее. Этого не забыть, и я как будто оглушена. Джесси напилась навсегда. Яд выглянул, и вода умерла».
Глава VIII
Выйдя от Джесси, Моргиана закрыла дверь и отошла, крадучись, шага на три, чтобы прислушаться, не раздадутся ли крики или падение тела, в том случае, если яд подействует быстро. По отношению к яду у нее не было никаких гарантий, кроме слепого доверия и бешеной цены, заплаченной за него. Могли ее обмануть в ту и другую сторону: прислать строфант или чистую воду. От таких мыслей сильнейшие сомнения поразили ее; но мысль о воде перенести ей было труднее, чем немедленную смерть сестры. Сильно волнуясь, она поднялась в спальню и бросилась к окну — рассматривать флакон на свет солнца, как будто зрением могла узнать истину. «Нет, это не вода, — сказала Моргиана, догадываясь о существе жидкости не по ее виду, а тем чувством, какое подчас толкает разрезать свежее с виду яблоко, чтобы затем бросить его. — Не вода, но то самое».
Спрятав флакон в баул, чтобы впоследствии уничтожить его, Моргиана припомнила сцену в спальне. Улики исчезли, но если б возникло подозрение, что Джесси отравлена, этот визит, в связи с тем, что она же омрачила его, мог быть поставлен в улику. В ее пользу были — ее истерия и тяжелый характер, о чем она размышляла с облегчением, как о надежной защите.
Прошло так мало времени с момента, как она вышла от ничего не подозревавшей сестры, что Джесси — в рубашке, заспанная и теплая — назойливо представлялась ей. «Ты никогда не выйдешь замуж», — сказала Моргиана. Более на эту тему она рассуждать не смогла: беспокойство, что Джесси уже мертва, такое сильное, что равнялось отчаянию, заставило ее метнуться к звонку. Горничная явилась и ответила на ее вопрос о Джесси, что та отправилась принимать ванну. Тогда, сказав, чтобы ей принесли кофе наверх, Моргиана несколько успокоилась. Выпив три чашки кофе, она, по своему расшатанному состоянию, по внезапно набегающим злым слезам, увидела, что должна уехать сегодня — быть вдали, как бы умыв руки значительным расстоянием. Немедленно принялась она собираться, вызвала прислугу, распорядилась готовить автомобиль и передать Джесси, что через час уезжает в «Зеленую флейту». «Постепенно первое, самое сильное впечатление отойдет, — рассуждала Моргиана. — Я — больная после. кризиса, о котором знаю одна я».
Между тем, узнав, что сестра собралась ехать, Джесси захотела было пойти к ней, но раздумала; лишь велела сообщить себе, когда Моргиана выйдет садиться в автомобиль. «Бог с ней, — размышляла Джесси, — она правда несчастна до содрогания, потому что с такой страстью погрузилась в свое уродство, хотя я к ней привыкла и ничего особенного не нахожу. Особенное лишь то, что мы ни в чем не похожи. Пусть едет, так будет лучше для нее и меня».
Обычно автомобиль подавался к внутреннему подъезду, на аллею круглого цветника; так подан был и теперь. В это время Джесси получила от Моргианы записку с сообщением об отъезде и с приглашениями. «Она не хочет видеть меня», — сказала Джесси и, рассердясь, решила не провожать Моргиану, но, как всегда, смилостивилась и пошла на подъезд. Стараясь быть веселой и приветливой, Джесси встретила выходящую, в сопровождении слуг с чемоданами, сестру, сказав: «Бежишь? В «Зеленую свою флейту»?
