Никогда не меняется в лице, и Рыцарь, мне кажется, очень завидует этому его качеству. В отличие от Питека, Гибкая Рука не любит говорить о прошлом, о своем времени и своем народе. Мы, прочие, иногда грешим этим. Уве-Йорген порой, забывшись, громко произносит: «Мы, немцы…» – и в глазах его загорается огонек; правда, он тут же спохватывается и смущенно улыбается. Да я и сам иногда начинаю: «А вот у нас…» – и тоже умолкаю, потому что мы – это теперь либо мы шестеро, и не более того, либо все нынешнее человечество, к которому мы то ли не смогли, то ли по-настоящему не захотели приноровиться. Наша научная группа – два высоких, смуглых, красивых и набитых неимоверным количеством знаний человека – относится к этим нынешним. Мы прекрасно взаимодействуем друг с другом, но у них – свое прошлое и настоящее, а у нас – свое, хотя настоящее и протекает в одном и том же корабле. А будущее наше, вероятно, тоже имеет мало общего с их будущим. Если все мы уцелеем, конечно; о том, что путешествие наше – не просто прогулка по тропе науки, нас честно предупредили, едва мы поняли, куда и зачем мы попали.
Но если уцелеем, общего будущего у нас с ними все-таки не получится. Для них корабль – инструмент; для нас – мир. Мир в большей степени, чем затерявшаяся далеко в пространстве планета Земля. Там мы оказались гостями – и остались бы ими до конца дней. Возврата в свои времена для нас не было, об этом нас тоже предупредили: там все мы умерли. Что же нас ожидало? Вернее всего, другая экспедиция: ведь, если эта пройдет благополучно, у нас будет такой опыт, каким на Земле не обладает никто.
Вот о чем размышлял я, прогуливаясь в Саду своей памяти. Был спокойный участок полета, мы благополучно вышли из сопространства и держали курс на ту самую звезду, которая нам была нужна – а вернее, наоборот, ничуть не была нужна, лучше бы ее и не существовало, – но уж так получилось. Наши ученые дали звезде красивое имя Даль – не потому, что она была далеко, просто в ту пору названия давали по буквам арабского алфавита, а одна из них так и называется: даль… Пилоты несли вахту, а у меня – я был как-никак капитаном этого корабля, первым после Бога («Вот!» – торжествующе сказал Иеромонах и наставительно поднял палец, когда я впервые поведал ему эту древнюю формулу) – оставалось еще малость времени для таких прогулок, командовать переходом на околозвездную орбиту было еще рано, тормозиться мы начнем только через двое суток. И я гулял, посвистывал ветерок, и скрипели сосны. Потом в этот приятный шумок вошли новые звуки.
Обычно вызываю я, а не меня; значит, дело было важное. Я в два счета оказался у двери дачи, вошел, затворил ее, пожмурился от яркого света, всегда горевшего в моей каюте, и оттуда отозвался:
– Капитан Ульдемир.
Так меня тут звали; да это и было почти мое имя, только слегка измененное.
– Капитан Ульдемир, начальник экспедиции просит вас подняться в научный блок.
По голосу я узнал Аверова.
– С удовольствием, – ответил я с положенной вежливостью.
Что бы такое там у них приключилось?
Я надел тужурку, учинил себе осмотр при помощи объемного зеркала – капитан не может быть небрежным в одежде, – вышел, поднялся на четыре палубы и зашагал по коридору. Подошел к их центру и отворил дверь.
Глава четвертая
– Садитесь, пожалуйста, капитан, – проговорил Шувалов, как и всегда, с такой интонацией, словно извинялся за беспокойство. Он шагал из угла в угол обширного салона; толстый ковер скрадывал звуки шагов. Аверов сидел в глубоком кресле – неподвижно, но пальцы рук все время двигались, словно плели нить из воздуха. Капитан Ульдемир сел в другое такое же кресло. Казалось, ему было безразлично, что он здесь услышит и услышит ли вообще. Шувалов покосился на него. Остановился.
– Видите ли, капитан…
И снова зашагал, так и не завершив фразы. Аверов дернул плечом. Капитан остался невозмутимым. В общении с людьми этой эпохи он предпочитал не проявлять инициативы. На этот раз Шувалов остановился в самом углу. Повернулся к Ульдемиру.
– Вы помните, капитан, модель звезды, мы вам показывали ее на Земле.
Капитан кивнул.
– То была, как вы и сами понимаете, всего лишь компьютерная модель, мы ведь не в силах увеличить изображение реальной звезды до такой степени. Естественно, все наши действия проводились над этой моделью, и результаты не могли быть абсолютно точными.
Ульдемир кивнул снова.
– Сейчас, наблюдая уже реальную звезду, мы оказались вынужденными внести в программу действий некоторые коррективы.
Он помолчал, словно еще раз мысленно проверяя то, что хотел сообщить.
– Вы ведь помните, на какое расстояние нам надо подойти, чтобы иметь полную уверенность в успешности воздействия?
– Порядка двух миллионов…
– Совершенно верно. То есть вплотную. И там, выйдя на орбиту, ударить. Так вот, звезда ведет себя не совсем по теории. И нельзя гарантировать, что в самой первой стадии процесса не произойдет нежелательных явлений… типа выброса вещества, скажем – таких выбросов, которые смогут помешать нам отойти на безопасное расстояние. Вы понимаете?
– На языке доступных мне понятий, – вежливо ответил Ульдемир, – это значит, что мы можем сгореть вместе с кораблем.
– Да, это то самое, что я хотел сказать.
– Но задачу мы выполним?
– В этом мы уверены. Не так ли, коллега?
– Гм, – сказал Аверов. – Мы ее погасим. Потому что остальные стадии процесса пойдут так, как мы и предполагали. Вот только самое начало…Но там, на Земле, мы не могли этого предположить.
– Мне все ясно, – сказал капитан Ульдемир.
– Мы немедленно прекратили бы выполнять задачу, если бы от этого не зависела жизнь миллиардов людей в Солнечной системе. Вы ведь понимаете…
– Этого даже не нужно говорить, – сказал Ульдемир.
– Мы просим вас собрать экипаж. Мы сообщим всем людям то же самое, что только что сказали вам.
Ульдемир пожал плечами.
– Вы думаете, экипаж взбунтуется, узнав, что риск оказался больше, чем предполагалось?
– А вы не боитесь этого? – спросил Аверов резко.
Капитан повернул к нему голову и ответил:
– Нет.
– Дело не в этом, – сказал Шувалов с оттенком досады в голосе. – Поймите, капитан. Мы, я и Аверов, – люди той Земли, того человечества, которому грозит гибель. Так что для нас здесь проблем не возникает. Но вы шестеро… Ваше человечество в любом случае давно умерло. И вы вправе не жертвовать своей жизнью ради… чужих.
– Не знал, – произнес Ульдемир, – что вы произошли от марсиан – или кого еще там…
Аверов нервно рассмеялся.
– Отцы и дети… – пробормотал он.
– И все же, – сказал Шувалов. – Мы прекрасно понимаем, что если для нас Земля – милый дом, то для вас это – ну, не совсем так. Конечно, проживи вы у нас лет десять, двадцать… Но сейчас – разве я не прав?
– Правы.
– Ваш дом – корабль. Верно?
– Правы и тут.
– В нем можно жить долго, долго… десятки лет. И вы вправе захотеть этого. Потому что если та степень риска была приемлемой, то эта – чрезмерна.
– Вы упускаете из виду одно, – сказал Ульдемир. – Все мы – мертвые люди в отличие от вас. Но если хотите, я соберу экипаж.
