Раньян и не пытался скрыть охватившее его беспокойство. Работая с секретным докладом ФБР, он прочел имена лиц и названия групп, подозреваемых в распространении угроз. Ку-клукс-клан, арийцы, нацисты, палестинцы, чернокожие сепаратисты, противники абортов, гомофобы. Даже ИРА (Ирландская республиканская армия). Казалось, там были все, кроме бизнесменов и бойскаутов. Группа с Ближнего Востока, поддерживаемая иранцами, угрожала кровавыми расправами на американской земле в ответ на смерть двух министров юстиции в Тегеране. Не было абсолютно никаких доказательств того, что убийцы связаны с новой местной американской террористической организацией, ставшей известной в последнее время под названием «Подпольная армия», члены которой якобы убрали в Техасе федерального судью, участвовавшего в рассмотрении дела, подложив бомбу в его машину. Не было произведено никаких арестов, но именно на «Подпольную армию» возлагалась ответственность. Кроме того, первоначально имелись подозрения и в отношении массовых бомбардировок офисов «Американского союза гражданских свобод», но работа была проделана очень чисто.
— А что скажете об этих пуэрториканкских террористах? — спросил Раньян, не глядя ни на кого.
— Несерьезно. Они нас не волнуют, — вскользь заметил К. О. Льюис. — Они угрожают вот уже двадцать лет.
— Ну ладно, может быть, на этот раз они совершили что-нибудь. Обстановка соответствует, вы так не думаете?
— Забудьте пуэрториканцев, шеф. — Раньяну нравилось, когда его называли шефом. Не председателем суда, не господином Главным судьей. Просто шефом. — Они угрожают потому, что так делают и другие.
— Очень смешно, — произнес шеф без улыбки. — Очень смешно. Мне бы очень не хотелось, чтобы какая-нибудь группа осталась без нашего пристального внимания.
Раньян швырнул доклад на свой рабочий стол и потер дужки очков.
— Давайте поговорим о безопасности, — сказал он и закрыл глаза.
К. О. Льюис положил свою копию доклада на стол шефа.
— Директор считает, что мы должны выделить четырех агентов каждому судье, хотя бы на ближайшие девяносто дней. Мы будем пользоваться лимузинами для сопровождения на работу и с работы, а полиция Верховного суда обеспечит подмену и охрану этого здания.
— А как насчет поездок?
— Не самая удачная мысль, по крайней мере, сейчас. Директор считает, что судьи должны оставаться в пределах округа Колумбия до конца года.
— Вы сошли с ума! А может, он? Если я попрошу свою братию последовать этому совету, то они сегодня же все в полном составе покинут город и отправятся в поездку на весь следующий месяц. Это абсурд.
Раньян неодобрительно посмотрел на своих служащих, которые в ответ лишь недовольно покачали головой. Полный абсурд.
Льюис не шевельнулся. Этого следовало ожидать.
— Как хотите. Это был просто совет.
— Глупый совет.
— Директор не рассчитывал на понимание с вашей стороны в данном вопросе. Тем не менее он хотел бы заранее получать информацию о всех планах поездок, с тем чтобы мы могли обеспечить безопасность.
— Вы предполагаете планировать сопровождение каждого судьи в любое время, когда тот выезжает из города?
— Да, шеф. В этом заключается наш план.
— Он не сработает. Эти люди не привыкли, чтобы с ними нянчились.
— Да, сэр. Они также не привыкли, чтобы их преследовали. Мы просто пытаемся защитить вас и вашу почетную братию, сэр. Разумеется, никто не скажет, что нам нечем заняться. Мне кажется, сэр, это вы пригласили нас. Мы можем уйти, если хотите.
Раньян наклонился вперед вместе со стулом и схватил канцелярскую скрепку, пытаясь разогнуть ее и полностью выпрямить.
— А как насчет обходов здания?
Льюис вздохнул, и нечто похожее на улыбку мелькнуло на лице.
— Мы не беспокоимся за это здание, шеф. В смысле охраны это простой объект. Мы не думаем, что возникнут какие-то проблемы здесь.
— Тогда где же?
Льюис кивком головы указал на окно. Шум усиливался.
— Где-нибудь там. Улицы полны идиотов, маньяков и изуверов.
— И все они ненавидят нас.
— Это всем ясно. Послушайте, шеф, очень много проблем нам доставляет судья Розенберг. Он по- прежнему отказывается впустить наших людей к себе в дом, заставляет их всю ночь сидеть на улице в машине. Он разрешает своему любимому офицеру охраны Верховного суда — как его имя… Фергюсон — сидеть у задней двери снаружи, но только с десяти вечера до шести утра. Никто не может войти в дом, кроме судьи Розенберга и его санитара. Место не охраняется надежно, должен сказать.
Раньян провел скрепкой по ногтям и едва заметно улыбнулся. Смерть Розенберга, причиной которой явилось не важно что, любое орудие или метод, стала бы облегчением. Нет, это был бы великолепный случай. Шефу хотелось бы одеться в черное и произнести надгробные слова, а за закрытыми дверями похихикать со своими клерками. Раньяну нравилась такая мысль.
— Что вы предлагаете? — спросил он.
— Вы можете поговорить с ним?
— Я пытался. Я объяснял ему, что, возможно, его ненавидят в Америке больше всех, что миллионы людей проклинают его каждый день, что народ в основной своей массе хотел бы видеть его мертвым, что он получает почту, полную ненависти, в четыре раза большую, нежели мы все, вместе взятые, и что он предпочитает оставаться отличной мишенью для предательского убийства.
Льюис выждал некоторое время.
— И?..
— Сказал мне поцеловать его в зад, затем уснул. Служащие хихикнули, как того и следовало ожидать, и тогда агенты ФБР тоже сочли юмор уместным и разразились смехом.
— Итак, что мы предпримем? — не найдя в этом ничего забавного, спросил Льюис.
— Вы охраняете его как можно лучше, составляете письменные отчеты и не беспокоитесь ни о чем. Он не боится ничего, в том числе и смерти, и если он не обливается потом от страха, то почему это должны делать вы?
— Директор трясется от страха, а значит, и я, шеф. Все очень просто. Если хоть один из вас пострадает, то Бюро будет неважно выглядеть.
Шеф быстро развернулся вместе с креслом. Шум с улицы все больше действовал на нервы. Митинг затягивался.
— Позабудем о Розенберге. Может быть, он умрет своей смертью во сне. Меня больше заботит Дженсен.
— С Дженсеном не все так просто, — ответил Льюис, листая страницы.
— Я знаю, что он представляет для нас проблему, — медленно произнес Раньян. — Он — препятствие. Теперь он считает себя либералом. Голосует, как и Розенберг, наполовину. В следующем месяце он превратится в крайнего расиста и будет поддерживать школы с раздельным обучением. Потом он влюбится в индейцев и захочет отдать им Монтану. Это все равно, что иметь умственно отсталого ребенка.
— Его лечат от депрессии, вам известно об этом.
— Да, я знаю, знаю. Он мне рассказывает об этом. Я для него как отец.
Шеф продолжал чистить ногти.
— А как насчет инструктора по аэробике, с которой он встречался? Она все еще вместе с ним?
— Не совсем так, шеф. Я не думаю, что его интересуют женщины. — Льюис самодовольно замолчал.
