— Вижу, дружок. Беги в угловую башню, скажи оруженосцу, чтобы разбудил капитана.
Солдаты Гергея стояли уже на стене, вооружившись копьями и кирками. На каменном ее гребне, побелевшем от инея, встали у бойниц стрелки с заряженными ружьями. Три башенные пушки стояли наведенные книзу, две пушки у Темных ворот навели на крепостные стены.
— Зажигайте просмоленные венки и крестовины, — приказал Гергей, — и швыряйте вниз!
Народ тут же взялся за дело.
К тому времени, как пришел на башню Добо, турки, точно муравьи, облепили холмы, окружавшие крепость. Они все еще укладывали и скрепляли бревна. Повсюду слышался стук. Сооружение достигло высоты крепостной башни. Иногда турки выталкивали бревна, чтобы заполнить промежуток между своим деревянным сооружением и стеной крепости. Древесных стволов привезли уйму — целый лес. А деревянный помост сделан был крепко. На нем раскачивались навесы, заботливо прикрытые мокрыми коровьими шкурами. Намоченным коровьим шкурам горящие соломенные венки не повредят. А те венки, которые упадут в другое место, турок просто-напросто отшвырнет ногой.
Раздался пронзительный визг дудки, и тотчас из тысячи глоток вырвался крик: «Биссмиллах»! Воздух задрожал. Загремела турецкая музыка, и огромное деревянное сооружение затрещало под ногами множества устремившихся на него людей.
— Аллах! Аллах!
— Иисус! Мария!
Турки быстро вытащили из-под навесов короткие штурмовые лестницы и попытались перекинуть их со своей деревянной башни на каменную.
Но недаром защитники крепости стояли на стенах. В турок разом полетели сотни пылающих венков, на осадные лестницы посыпались горящие снопы соломы, горящая сера и горящие просмоленные дранки.
Первый отряд турок, пытавшийся пробиться через завесу огня, был встречен кирками и остриями копий. Остальных встретили саблями, кирками, горящими крестовинами и кистенями.
В трех саженях от Гергея на деревянной башне появился толстомордый турок в зеленом тюрбане и с огромным бунчуком в руке. Вся его физиономия как будто превратилась в зияющую пасть, так он орал «Аллах!». Гергей схватил обрезок пушечного ствола, который был поменьше, и швырнул его в голову турка, а большой обрезок бросил в полыхавший внизу огонь.
— Аллах! Аллах! Биссмиллах! Илери![89]
На огромном деревянном сооружении турки закишели, точно встревоженные муравьи. Они, наверно, пробились бы через пылающий огонь, если бы вдруг не произошло что-то странное: снизу тоже загремели ружейные и пушечные выстрелы.
Это начали взрываться глиняные кружки, разбрасывая во все стороны горящую серу. Под ногами турок будто разверзся кратер вулкана.
— Я керим! Я рахим! Медед! Эй ва! Етишир! — орали турки, кидаясь в разные стороны.
Но ясаулы не пускали их.
— Мы победим! Настал час торжества! — кричали они и приказывали тем, кто оставался внизу: — Воды! Воды! Ведрами!
Воду, оружие, одежду — все пустили в ход турки, чтобы потушить пожар и спасти гигантское деревянное сооружение, над которым они трудились столько дней и ночей.
Но к этому времени растопилось набросанное между бревнами свиное сало и говяжий жир. Все больше взрывалось кружек, разбрасывая серу и поджигая большие бревна.
— Я керим! Я рахим! В крепость, через огонь!
Туркам не верилось, что огромные бревна могут загореться со всех сторон сразу.
Они усердно таскали воду в кожаных ведрах, кадках и ушатах. Они кидались всюду, где выбивался язык пламени, похожий на развевающийся конский хвост. Прыгая в страхе и ярости, они гасили огонь.
— Бре-ре! Я-ху![90] — слышались все время крики, обращенные к водоносам.
Но помост уже превратился в исполинский костер. И тогда начали взрываться начиненные порохом обрезки ружейных стволов. Кипящий жир, шипя и вспыхивая синим пламенем, брызгал туркам в глаза. С оглушительным грохотом взорвались два обреза пушечного ствола, разметав и бревна и людей. Ужас, ярость, крики! Ад!
Дорогу к отступлению преградил грохочущий, ревущий огонь. Янычарам осталось только одно: пробиться в крепость. И турки лезли по ступеням осадных лестниц, между островками пламени, сквозь пелену дыма. Отчаянным прыжком иной вскакивал на каменную стену — и в тот же миг летел вниз с пробитой головой. Другие в бешенстве танцевали на вершине костра и оружием колотили загоревшиеся концы бревен. Тщетный труд!
У стены крепости бушевал огненный вихрь, взрывы грохотали, точно удары грома. Турки метались, будто адские тени. Одежда их была охвачена огнем, пылали их бороды, горели тюрбаны. Видно, в Мохамедов рай им полагалось попасть дорогой адских мучений, стенаний и воплей.
И на крепостной стене жара была нестерпимая, пришлось откатывать пушки, поливать помосты водой, чтобы пожар не начался и внутри крепости.
В огненном пекле выли раненые турки, потеряв надежду на спасение. За стеной пламени слышались злобные окрики ясаулов, взлетали ввысь облака пара — турки прибегали к последним и тщетным усилиям погасить пожар.
Осаждающие и осажденные были разделены морем дыма и пламени, взвивавшимся до небес.
14
Не вышло с деревянным помостом — выйдет с земляной насыпью, решили турки и начали обстреливать наружные укрепления, представлявшие угрозу для тех, кто подтаскивал землю. Днем бухали пушки, стреляли ружья; ночью люди подвозили землю, валежник и поливали их водой.
Гергей с тревогой наблюдал, как изо дня в день растет новая дорога к башне. А уж эту дорогу не подожжешь. По ней пройдут сотни, тысячи, вся рать.
Размышляя, бродил он взад и вперед по крепости.
Оглядывал конюшни, погреба, рассматривал развалины, груды камней. Качал головой, почесывал в затылке.
Побывал Гергей и в развалинах ризницы. Наконец остановился в том уголке, где работали слесари. Там около сваленного в огромную кучу венгерского и турецкого оружия чернело большое деревянное колесо. Гергей признал его: это было колесо одной из разрушенных пороховых мельниц.
На колесе сидел цыган и с аппетитом обедал, выбирая ложкой кусочки вареного мяса из большой глиняной миски. Шаркези был обут в красные янычарские башмаки и вооружен до зубов; за поясом — блестящие ятаганы, на голове — дырявый медный шлем, вероятно тоже принадлежавший турку.
Цыган, считавший себя солдатом, встал и, сунув миску под левую руку, правой отдал честь. Потом сел и снова налег на еду.
— А ну-ка встань, куманек, — сказал Гергей. — Дай-ка я взгляну на это колесо.
Цыган поднялся, отошел.
Колесо было кое-где повреждено. Гергей встал на него, надавил по порядку на все спицы — затрещала и вывалилась только одна.
— Гм… — проговорил он, прижав палец к подбородку.
Цыган спросил:
— Может, турок будем молоть, ваша милость господин старший лейтенант?
— Вот именно, — ответил Гергей. — А ну, живей приколотите гвоздями там, где ослабло!
Слесари оставили свои миски и взялись за молотки.
Гергей спросил, не видели ли они Добо.
— Да он уже раз десять был здесь, — ответил один из слесарей, — только с полчаса как ушел.
Гергей отправился на розыски, разглядывая по дороге валявшуюся повсюду рухлядь.
Направился к Земляной башне. Идя в раздумье, он вдруг увидел в одном из раскрытых окон дворца женские глаза. Они смотрели на него из полумрака комнаты.
Гергей был ошеломлен.
Остановился.
