«А, вы собираетесь воспитать из него еврея?» Я прежде всего за честность, тем более по радио. Поэтому я ответил: «Нет, мсье, у моего сына прадед монгол, мать американка шведского происхождения, бабушка еврейка, его родной язык — испанский, сейчас ему шесть, и он самый настоящий француз, гувернантка решила отдать его в католический пансион, но в три года у него было легкое воспаление препуция, и доктор Буттервассер, бульвар Рошешуар, 32, я вам его рекомендую, милейший, это превосходный педиатр, решил удалить препуций из медицинских соображений, без всякого вмешательства с моей стороны». Все это передавали по радио.
Расизм!
Но я не упустил ни единого слова из того, что говорил Питер Стюарт — Саид Мектуб, мастер своего дела:
— Коммунизм — наш враг, потому что он требует уничтожения классов, универсальности, всеобщей справедливости и пропускает стадию «черной» собственности, «черного» правосудия…
Уф!
В углу гостиной моя жена склонилась над чековой книжкой в компании еще двоих то-гоносцев. Ну а что же я? Когда я думаю о том, что положил глаз на спортивную модель «масерати» и мечтаю о двенадцати галстуках из норки…
Я вернулся к телевизору. В жандармов летят булыжники. Жандармы отвечают гранатами со слезоточивым газом, а при их сходстве с выбитыми из седла рыцарями это выглядит нелепым анахронизмом. Я устроился в кресле и закурил сигару. Как чудесно погрузиться в домашний уют, когда тебе подносят весь мир на блюдечке с голубой каемочкой.
Мне стало немножко стыдно за свою лень, ведь как раз той ночью я сообщил Джин о своем намерении бежать на следующий же день.
Она растерялась. Бросить семнадцать миллионов негров ради небольшой весенней прогулки в Париж — этот поступок подорвал мой авторитет. Правда, я приколол к пижаме крест за Освобождение и орден Почетного легиона за военные заслуги, но она прекрасно знает, что им уже двадцать пять лет. Я — has been. «Экс». Все-таки нельзя оправдывать войной желание смыться. Тяжело здесь, в Америке. В конце концов, в Париже — белые. Это нестандартное замечание несколько дней назад я услышал от Клары, когда рассказал ей, что от одного моего парижского друга ушла жена, потому что он лишился должности.
— На что он жалуется? Он ведь белый, правда? Ему не так тяжело.
Короче, я дезертирую. Мне надоели собрания, где люди притворяются, что сидящий перед ними Абдул Хамид — не стукач, что новую группировку, которую здесь представляет бритоголовый Бомбадия, не финансирует ФБР, чтобы внести разлад в движение «черной силы»; собрания, где никто не задумывается, почему стольких активистов убивают сами же негры и по чьему приказу. Я считаю, что моя совесть тоже имеет право на каникулы и весенний Париж с расцветающими баррикадами и рыцарствующей жандармерией — это как раз то, что доктор прописал.
Я собрал чемодан. Утром, перед отъездом, поехал с сыном в питомник, и мы посидели часок с Белой собакой. Моему сыну уже шесть лет, и мы можем вместе строить планы. Мы решили, что когда я вернусь, мы увезем Батьку во Францию и женим на француженке, и у них будет куча детей. Мой сын всегда дружил с чернокожими мальчишками и поэтому не знает о существовании чернокожих. Он ни разу не спрашивал меня, почему у этого человека, или у Джимми, или у его мамы черная кожа. Моего сына пока не дрессировали.
Дома я нашел на столе записку: «Не уезжай не простившись, у меня собрание в Крэнтоне, это по дороге к аэропорту». Я пожал лапу Сэнди, своей желтой собаке. Мэй прыгнула мне на плечо, потерлась о щеку и стала рассказывать длинную и сложную историю о птицах, о кошке из дома напротив, крайне вульгарной и несимпатичной, и о куске телятины, украденном с кухни, о котором она никогда в жизни ничего не слыхала.
Я ни разу не был в Крэнтоне и не без труда отыскал нужный дом. Я спросил дорогу у здорового бородача — бедный Лумумба[28] сделал для бород не меньше, чем для Конго… Адрес, который я дал, произвел большой эффект.
— Вы идете к Чарли?
— Я иду к Чарли.
Третья улица налево, пятый дом с правой стороны. Перед домом стояли два негра; я объяснил, что я муж, и для верности добавил, что жена сама попросила меня приехать.
Меня впустили.
Я сразу же понял, что это собрание не имеет отношения к «зеленой силе». Наоборот, это такого рода party, когда у каждого окна стоит человек и внимательно смотрит наружу. Из всех собравшихся я знал только одного парня, члена black deacons[29], и здесь он был в качестве умеренного. Обстановка — как у французских партизан во время оккупации. Кубинские береты и бороды и что-то неуловимо нацистское в кожаной одежде. Кастро почти провернул дело с американскими неграми, но те в последний момент заметили, что ни один из генералов и министров Фиделя, ни один из его приятелей не имеет черную кожу…
В чем дело, barbudo? На Кубе больше нет негров?
С ума сойти, какой Джин выглядит блондинкой по сравнению с остальными. Она как раз говорит. У нее дрожит голос.
«Самая плохая реклама для правозащитников — это когда все наблюдают, как вам пытаются помочь кинозвезды. Это Голливуд. Это кинематограф. Это мода. Всем известно, что такое кинозвезда, не правда ли? Только поза. Что бы вы ни делали, как бы искренни ни были, всегда кажется, что вы позируете перед фотографом, говорите “cheese”… Я сделала для школы все, что могла, но ведь вы каждый раз вредите себе, когда просите меня подписаться под манифестом…»
Можно подумать, я стал невидимкой. Надо было надеть свою красную феску и шаровары, синие с золотом.
«Не забывайте, что мы в пяти минутах от Голливуда, где снимался фильм о Че Геваре с Омаром Шарифом в главной роли… В общем, что бы я ни делала, все будут думать, что я
У нее сел голос. «Часовые» внимательно глядели в окна. Думаете, они боялись полиции? Не смешите меня. Полиция себя не утруждает. Она уже внутри. Нет ни одного политического движения, которое не было бы полностью сформировано ФБР. Каков лучший способ контролировать политическое движение?
Наблюдатели нужны для того, чтобы вовремя заметить, если вдруг мимо проедет машина с вооруженными людьми из соперничающей группировки чернокожих. «Внутренние» убийства — трагедия активистов. Такое впечатление, что некая тайная сила манипулирует экстремистами, натравливая их друг на друга. Так были застрелены два студента Калифорнийского университета.
Я поцеловал Джин. Я чувствовал себя безутешной супругой, провожающей мужа в крестовый поход. Но для Джин будет лучше, если я уеду. Разница в возрасте ужасна, когда вы женаты на молодой женщине, которой на несколько веков меньше, чем вам. Тем более если у вас на загривке сидят Вольтер и Ларошфуко.
Мне удалось дотащить свою тоску до аэропорта и погрузить на самолет.
Глава XX
Я прекрасно знал, что наш телефон в Ардене прослушивается, — мне любезно сообщил об этом один из самых видных адвокатов Калифорнии. Но в аэропорту Кеннеди, когда у меня оставалось минут пятнадцать на то, чтобы добраться до терминала и сесть в «боинг», произошел небольшой инцидент, абсолютно выбивший меня из колеи.
Уважаемый сын экс-короля Востока, если вы читаете эти строки, не сомневайтесь, я не позволю себе утверждать, что вы оказались на моем пути по замыслу ЦРУ или ФБР. И вообще, ситуация вполне естественная: я с чемоданом в руке несусь вперед как безумный, чтобы не опоздать на самолет и не
