- Конечно. Кто бы стал меня кормить?
- Разве ты ходишь на службу? Ты все время у нас...
- Не навечно, к сожалению, - вздохнула Сеня. - Просто у меня сейчас отпуск. Кончится - и придется тебе с Быком думать, то ли приглашать меня на постоянную работу - а я запрошу много, можете столько не захотеть, или же будешь меня видеть от случая к случаю. - Она погладила его по голове, по плечу - крепкому еще, мужскому. - Одичаешь без меня, отвыкнешь...
- Не хочу так. Хочу, чтобы ты была всегда.
- Наверное, и я тоже... Хотя нет - не знаю еще точно.
Сейчас, в темноте, в постели, совсем другой она показалась Землянину: более взрослой, что ли, зрелой, рассуждающей, в чем-то своем уверенной...
- Мешает прошлое? - спросил он нечаянно: вряд ли надо было спрашивать об этом.
- Прошлое? Это то, чего нет сейчас, а как может мешать то, чего нет?
- Если бы так, зачем бы люди боялись призраков?
- Кто же тебе сказал, что призраки не существуют? Так ведь и о душе говорили, что ее не существует - а у тебя на ней все построено, вся твоя практика... Скажи: ты своим делом доволен?
- Иначе не работал бы. Но, если правду говорить, иногда думаю: неужели добро и зло - одно и то же, только с разных сторон?
- Откуда такие мысли?
- Да вот хотя бы... Вернули мы с тобой сегодня паренька этого, милиционера. Он пока еще ничего не знает. А ему трудно будет. И не только потому, что без документов, без работы - тут ему коллеги помогут, Тригорьев говорил - своего не бросят. Но был у него дом, семья - ничего нет.
- Почему?
- Жена его - бывшая - замуж вышла. И не в чем ее упрекнуть: имела право, не бросила ведь, не сбежала, не обманула - похоронила. И теперь, конечно, новую семью ломать из-за воскресшего не станет. Она не виновата. А он - тем более...
- Зачем же ты его восстанавливал?
- Да уж очень просили.
- Не надо было тебе соглашаться.
- Может быть, - сказал он. - Не знаю. Жизнь ведь и в несчастье - жизнь. Что-то. А смерть - ничего.
- Раз душа - значит, не ничего?
- Не знаю, Сеня... Никто не знает. Нельзя знать. Верить - разве что. Что там душа, как она? Восстановленные об этом ничего сказать не могут: я ведь их перехватываю до того, как умерли, часто - задолго до того. А душа... может, и помнит что-то, но не говорит.
- Наверное, подписку дала, - усмехнулась Сеня. - О неразглашении.
- Да, высший уровень секретности...
- Ладно, что это мы вдруг - о чем заговорили. Ты меня о моем прошлом спросил; ну, а твое - не тяготит?
- А у меня если и есть прошлое, Сеня, то - несостоявшееся. У каждого в прошлом множество вырытых котлованов, не использованных под фундаменты, и множество фундаментов, на которых ничего не построено, и построек, в которых так никогда никто и не жил... - Он вдруг сел на диване. - Слушай, Сеня! Я хочу, чтобы ты поговорила с мамой. Моей. Сначала, конечно, я сам. Но и ты. У вас ведь, по-моему, знакомство уже состоялось, и без осложнений...
- Ну, какое знакомство: она к тебе зашла, перекинулись парой слов... Но, по-моему, я ей понравилась. А потом - с моей мамой?
- Непременно.
- Ты так хочешь?
- Разве ты - нет?
- Сейчас - хочу... Но только не разговоров. - Она потянула его за плечи, заставляя снова лечь. Прижалась. - Обними меня. Дай руку. Вот так... Ты...
- Скажи: 'Вадим'.
- Вадим...
Еще много времени до утра. Выпала им такая ночь - ночь любви. Не будем мешать, пусть это и старомодно, пусть теперь принято демонстрировать сексуальную технику широким массам. Вадим Робертович - человек очень во многом старомодный. Простим ему отсталость. И нам тоже. Жаль только, что вряд ли они выспятся как следует.
12
Но вот кто точно не выспался этой ночью: Федор Петрович.
Он, как мы знаем, пришел домой достаточно поздно. А во время самого сладкого, предутреннего сна его разбудил телефон.
- Да! - сердито сказал он в трубку, косясь на жену: не проснулась бы. Она, однако, только пробормотала что-то сквозь сон недоброжелательно и стала спать дальше.
- Федор Петрович? - поинтересовался голос. Уверенный голос, ничуть не заспанный, словно не рассвет был, а полдень уже по крайней мере.
- Да, я, - сказал Федор Петрович, медленно просыпаясь. - Что случилось? - Его первой ясной мыслью было, что в районе какое-то ЧП, раз уж ни свет, ни заря будят первое лицо. - Докладывайте! Кто говорит?
Собеседник его на том конце провода кратко представился, и тогда Федор Петрович проснулся окончательно и почему-то огляделся вокруг.
- Да, да, слушаю, - проговорил он с готовностью.
- Вы извините, что так рано, но дело неотложное, возникла необходимость посоветоваться с вами.
- Разумеется, я всегда... Я уже вставал, собственно.
- Вот и прекрасно. Итак, сможете ли вы подъехать к нам... ну, скажем, через час? Мы подошлем машину.
- Да зачем же, я свою...
- Вы не знаете, куда.
- А разве не?..
- Ну, зачем же. Не беспокойтесь, потом вас и отвезут, куда скажете. Итак, через пятьдесят минут спуститесь к подъезду.
- Непременно. А как я узнаю?..
- Вас узнают, не беспокойтесь. Всего доброго.
На этом трубка с той стороны была повешена. Федор Петрович только покрутил головой и спешно направился бриться и совершать прочий туалет. В голове все время вертелось: по какому поводу? Какую неосторожность себе позволил? Да если бы даже и позволил, не те времена нынче, не те, чтобы так просто брали людей его ранга! Но сколько ни утешал он себя, инстинктивный страх становился все сильнее, да и простая логика подсказывала: времена не те, это верно, но ведь что стоит временам измениться? В теперешней обстановке секунда - и все повернулось иначе, и снова пришла пора, когда не только районного масштаба вождей, ко и с самого верха, с набатными именами людей просто так, двумя пальчиками снимали, как пешку с доски - и вечная память, а вернее - вечное забвение. Или все-таки не следовало связываться с кооперативом этим, чертов Аркашка Бык, даром что Бык, а подложил такую свиньищу, с мамонта размером! Нет, рвать надо с ними, рвать и держаться своей стези, надежной, аппаратной...
Так он страшился и но и любопытно было; любопытство - очень распространенный грех, и почему-то мало кто считается с тем, что многия знания дают многия печали.
В страхе или нет, через пятьдесят минут, даже раньше, Федор Петрович был уже у подъезда, а машина уже ждала - черная 'волга', совсем как его, с затемненными стеклами и телефонной антенной посреди крыши. Когда Федор Петрович ступил на тротуар, дверца 'волги' отворилась, вылез молодой, аккуратно одетый человек и пригласил:
- Пожалуйста, Федор Петрович. Нас ждут.
Ехали недолго. Их и в самом деле ждали - в просторной квартире, где полы были устланы коврами, на стене в прихожей висели неплохие картины, импортные обои были голубоватого оттенка, а в комнате, куда
