я показал ему письма из Швейцарии, в которых меня заверяли, что всё в порядке… Короче, пограничники меня не пропустили. Честно говоря, я был к этому готов, но нужно было срочно принимать решение. Вечером, в 8 часов швейцарская столичная публика, раскупившая билеты, ждала моего выступления. Мы стояли в аэропорту Вены, и было несколько вопросов: куда, собственно, податься, что со всем этим делать и как удержаться от желания немедленно позвонить организаторам и сказать: «Ну я же говорил, мать вашу!»
И тогда стал действовать Штефан. Всё-таки немцы – особенные люди… Он очень долго разговаривал с австрийским пограничником, потом с другим, потом с самым главным пограничником. Было ясно, что ему сказали, что в Швейцарию без визы российскому гражданину попасть невозможно. Услышав такой неоднократный и внятный ответ, Штефан раздобыл телефон швейцарского посольства в Вене. В это время наш самолёт улетел. Я категорически не верил, что есть смысл предпринимать какие бы то ни было действия, но не дёргался и наблюдал. А Штефан позвонил в посольство. Я немного понимаю немецкий… Штефан очень спокойно, очень дружелюбно в течение сорока минут раз семь-восемь объяснил швейцарцам суть проблемы. По всей видимости, ему пришлось переговорить со всеми работниками посольства. В итоге нас попросили подождать и пообещали перезвонить. Чего было ждать, непонятно. Но Штефан и не стал ждать. Он пошёл и забронировал места на все возможные рейсы до Цюриха. Как только он это сделал, из посольства перезвонили и сказали, что визу мне дадут в связи с исключительностью ситуации, и дадут очень быстро, но для этого у меня должна быть фотография и медицинская страховка. Как ни странно, медицинская страховка у меня была, но фотографии не было. Штефан умчался, и через 15 минут я стоял перед автоматом, в котором можно было сфотографироваться. У нас была надежда, что мы успеем на самолёт, который улетал так, что мы бы прилетели в Цюрих в начале шестого. В Австрии автоматы очень долго инструктируют вас о том, как следует фотографироваться, и ускорить этот процесс невозможно. Автомат выдавал инструкции по всем пунктам, а их было шесть. Слушая, как надо фотографировать детей, мы уже танцевали рядом с автоматом. Полные надежд, а также с фотографией и медицинским полисом, через пробки и весь город, мы приехали к швейцарскому посольству. Но минут за пять до нашего появления у швейцарцев начался обед, и нам пришлось час ожидать окончания приёма пищи работниками посольства. Наконец мы ввалились в консульский отдел, где, кроме нас, посетителей не было, и сообщили, что это мы, те самые, из аэропорта, которые звонили, те самые, у кого вышла книжка и кому обязательно нужно в Цюрих. Нам спокойно ответили, что нас тут ждали, взяли мои документы, дали заполнить анкету и куда-то удалились. Их не было около часа. За это время самолёт уже улетел.
Примерно каждые полчаса у меня возникало сильнейшее желание плюнуть, сказать, что я не обязан всем этим заниматься, уехать в какую-нибудь гостиницу и сказать проклятым организаторам, чтобы они сами расхлёбывали то, что заварили. Но рядом был Штефан, который обязан был делать то, что делал, ещё меньше, чем я. Он был просто мой переводчик, и не более того… Но он был спокоен и нацелен на победу.
Примерно через час после того, как у нас взяли документы, швейцарцы сообщили, что мой страховой полис не годится. Я был удивлён, потому что он был оформлен, собственно, для всего мира. Ну, то есть для пространства за пределами России. Но швейцарцы сказали, что нужен полис, расчитанный именно на Швейцарию, а остальной мир – это остальной мир. При этом они вполне сочувственно сообщили, что с 1 декабря все эти проблемы закончатся, и можно будет въезжать в страну, имея такую визу, какая у меня, и с таким полисом, как у меня. Но до 1 декабря читатели в Цюрихе ждать бы не стали.
В общем, в тот день с таким полисом, как у меня, ехать в Швейцарию было нельзя. И это была очередная непреодолимая проблема, которую Штефан тут же начал решать. Через полчаса выяснилось, что в Австрии меня застраховать невозможно, потому что я не гражданин и не проживаю в этой стране. Потом Штефан выяснил, что меня можно застраховать в Швейцарии, но проблема была в том, что я в этот момент находился в Австрии. В это трудно поверить, но меня-таки застраховали в Швейцарии в то время, когда я сидел в Вене, и по факсу передали страховой полис. Так мною была получена швейцарская виза ровно на одни сутки.
Мы едва успели на тот самолёт, который нам давал шанс попасть на встречу с читателями, правда, самолёт на 20 минут задержался (не верьте в швейцарскую пунктуальность). Лететь недолго, всего час десять. Мы приземлились в Цюрихе за 50 минут до начала мероприятия. На паспортном контроле швейцарский пограничник очень долго изучал визу и даже показывал её коллегам: на визе было указано время выдачи. Он, должно быть, впервые видел визу, которую выдали два с половиной часа назад.
Но после паспортного контроля я обнаружил, что забыл в самолёте сумку, а в ней были необходимые вещи для грядущего мероприятия. Я сказал об этом Штефану, он улыбнулся и в первый раз за день выматерился.
Не понимаю, каким образом ему удалось ускорить спящих на ходу швейцарцев, но сумку мне через полчаса отдали. И даже формальности, с этим связанные, прошли быстро. Швейцарцы сами удивлялись своей расторопности. От аэропорта до города недалеко, и мы опоздали всего на 11 минут. Штефан два часа переводил вопросы читателей, мои ответы и все мои высказывания. Переводил остроумно, быстро и точно. А потом мы не помнили, как добрались до подушек.
Это большое наслаждение, редкость и счастье – наблюдать такого человека, знать его и дружить… Человека, который не сдаётся. Штефан Шмидтке, чёрт возьми, не сдавался. Зачем ему это было нужно – не понимаю. Я в течение дня сдался несколько раз, а он нет. Крепкий орешек.
30 ноября
Меня очень порадовало, как вышла книга «Рубашка» в Германии, Австрии и Швейцарии. Переводчица Беата Рауш трудилась над переводом гораздо дольше, чем я писал роман, она задавала мне множество вопросов. Их число и уровень вселяли в меня уверенность, что перевод будет весьма точным. Это очень интересная работа, отвечать на вопросы переводчиков. Открываются дополнительные смыслы. И даже обнаруживаются неточности в собственном тексте. Книга у швейцарских издателей получилась красивая, в твёрдом переплёте и даже с суперобложкой. Напечатана на отличной, стильной, слегка желтоватой бумаге. А ещё книга пахнет – хорошо сделанной книгой. Прессы по этому поводу во всех трёх странах очень много, и она превосходная. Дома ни одну мою книжку так не принимали. А главное, хорошие продажи… Любезные швейцарские издатели подарили мне белоснежную рубашку, которую специально заказали для меня в ателье, и на ней вышита большая буква «Ж». Они узнавали, как по-русски пишется эта заглавная буква моего имени.
Да, вспомнил, какие курьёзы перевода были в Париже. Мне очень понравилось, как Арно (французский переводчик) перевёл некоторые фразы. Например, в «Дредноутах» есть фраза: «Но дредноуты были самыми дорогими, большими и интересными мужскими штуковинами…» Знаете, как он перевёл слово «штуковины» в этом контексте?.. «Аксессуар»! Прекрасно, правда! А знаете, как звучит по- французски слово «общежитие» (в спектакле «Как я съел собаку» я говорю про офицерское общежитие, где над маленьким холодным умывальником бреется лейтенант)? Так вот, общежитие – это у них «фойе». Парус по-французски – «вуаль». Я когда это услышал, остановил спектакль и спросил: «А как же будет по- французски „вуаль“?» Оказывается, тоже «вуаль». Прямо как у Булгакова с котом по-украински.
И ещё Арно во время спектакля запнулся и долго не мог перевести слово «авитаминоз». Он даже не понял его значение. Мне пришлось ему растолковывать прямо во время действия про состояние человека, когда ему не хватает витаминов. Он перевёл это довольно мучительно и очень длинной фразой. А на следующий день пришёл понурый. Он выяснил, что «авитаминоз» – французское слово (в чём я лично не сомневался), но Арно его просто не знал.
Самое забавное, что все переводчики сначала с большим трудом пытаются найти некие эквиваленты проскальзывающему в «Как я съел собаку» намёку на мат, потом неохотно это произносят, но очень скоро входят во вкус. И проговаривают свои бранные слова с каким-то азартом, громче и больше, чем надо. А Штефан Шмидтке в этом просто виртуоз.
3 декабря
Расскажу про последний в этом году день в Париже.
Двадцать третьего отыграл последний гастрольный спектакль. Был приятный и плотный аншлаг, спектакль прошёл как рок-н-ролл. Потом мы отметили окончание гастролей. Я устал, был счастлив – и напился, потому что до этого в Париже было как у Высоцкого: «мимо носа носят чачу, мимо рота алычу…» А
