чистоплюй наплевал ему в душу.
Потом резко испортилась погода, посыпала мелкая белая крупа, стало холодно и неуютно… А потом я включил новости и увидел, как президент моей страны посещает в Истре ветерана, чтобы посмотреть, какие квартиры ветеранам предоставляют. Ветеран оказался хоть и весьма пожилым, но здравым человеком, и на груди у него, помимо медалей, был хорошо виден университетский «поплавок». Ветеран вёл себя спокойно, не суетился, не робел, не лепетал. Говорил хорошо, внятно, выражал свою благодарность с достоинством. А президент наш разговаривал с ним в покровительственно-игривом тоне, как говорят с выжившими из ума стариками. А потом президент сказал: «Я дарю вам ещё один телевизор». Не «мы дарим», не «примите в подарок», – он сказал именно: «я дарю вам», – как будто купил телевизор на собственную зарплату. Сам пошёл, достал из собственного кошелька деньги… Мне тут же вспомнилось, как Дмитрий Анатольевич в Аргентине, при президенте Аргентины, если помните, даме, сказал, что если кто-то с чем-то не согласен, – «нам плевать». Почему это он при даме сказал «нам плевать»? То есть и мне плевать? Если бы говорил я, я выразился бы иначе. То есть телевизор дарит он, а плюём мы вместе…
Как-то трудно мне было прожить сегодня день между таксистом и президентом, трудно и неприятно ощущать своё несовпадение.
Завтра мне наконец удастся сыграть в Калининграде. Я весьма волнуюсь, потому что спектакль будут смотреть мои родители, они его ещё не видели. Я всегда сильно ощущаю их присутствие, их волнение, которое усиливает моё. И всегда хочу при родителях быть таким… как во время детсадовских утренников и концертов – самым лучшим. К тому же на спектакле будет моя дочь со своей школьной подругой, а ещё – соседи, приятели, друзья, врачи, учителя, – люди, с которыми я живу на одной улице, в одном городе… Буду волноваться. Мне же здесь жить
25 апреля
Заканчивается очередной недельный отдых, скоро поеду в аэропорт, сыграю девять спектаклей и вернусь. Как же прекрасно прошёл спектакль в Калининграде! Я счастлив оттого, что мои родители приняли спектакль. Именно приняли – приняли меня таким, какой я теперь, в теперешнем моём физическом и сценическом возрасте.
В последнее время не раз встречал в комментариях возмущение по поводу того, что я прерываю спектакли и делаю замечание опоздавшим. И все эти возмущения такого рода: мы вас любим, а вы вон какой… мы-то пришли вовремя, но зачем же так отчитывать зрителей, которые опоздали… Нам было неудобно, будто вы отчитали нас.
Такие возмущения приходят из разных городов, благо их немного, и они редки. Я часто встречал людей, которые настолько любят обижаться, что непременно найдут возможность обидеться. А делать замечания опоздавшим я буду, и бессмысленно мне по этому поводу писать гневные комментарии.
По дурацкой сложившейся традиции спектакли в России начинаются обычно в 19.00. Эта традиция сложилась давно, в стабильные советские времена. Сейчас это время не соответствует ничему, особенно в будние дни. Сегодняшний работающий человек с большим трудом может успеть в будний день к началу спектакля. Ему нужно раньше уйти с работы, мчаться в театр, он не успевает переодеться… Это я всё понимаю, а потому играю в Москве в 21 час. В других городах, где это возможно, стараюсь заявлять спектакль на 20.00 – но руководство театров редко на такое соглашается. Начало спектакля я всегда немножко задерживаю, получая сведения из гардеробов и от администраторов, что публика прошла в зал, и в фойе, буфетах и гардеробных никого нет. Перед самим спектаклем я всегда говорю вступительное слово, которое длится пять, шесть, а то и семь минут. В это время я прошу не выключать свет в зале, чтобы опоздавшие могли спокойно пройти и сесть. Так что реально спектакль начинается минут через пятнадцать после третьего звонка. И даже при этом всё равно бывают опоздавшие. Я не реагирую на тех, кто, опоздав, тихонечко старается найти место с краю или стоит у входа, чтобы никому не мешать, привыкнуть к темноте и потом незаметно найти себе местечко. Это нормально, у всех свои обстоятельства…
Но когда, опаздывая на сорок минут, люди буквально вламываются в зал, да ещё и требуют, чтобы их проводили на место театральные бабушки, бесцеремонно шествуют и даже пытаются прогнать с мест зрителей, которые сели в свободные кресла, – я делаю замечания, не позволяю прогонять людей и отчётливо показываю, что такое поведение в театре недопустимо. А это чаще всего бывают люди, что называется, не бедные, у которых билеты на лучшие места, то есть в центре зала и близко к сцене. И эти люди привыкли себя ощущать хозяевами жизни, они привыкли к тому, что им всё позволено, то есть в данном случае позволено мешать мне работать, а ещё нескольким сотням земляков – смотреть спектакль. Я им этого не позволю.
В последний раз в Перми, на тридцатой минуте спектакля, в зал вошла пара и освещала себе вход ярким фонариком… А в Челябинске, минуте на двадцатой, три молодых человека, хорошо одетые, один – в дорогих очках, приблизительно из пятого или шестого ряда встали и вышли, а вернулись минут через двадцать. Вышли они вальяжно, а зашли ещё более вальяжно. Тут не надо быть провидцем, чтобы понять, что они вышли «накатить». И было видно, что они выпили. А я терпеть не могу на спектакле пьяных. Я не желаю для пьяных играть. Я им сделал замечание, а они имели наглость ответить, что ходили в туалет. Ответили они громко, на весь зал, совершенно пьяными голосами. Тогда я им сообщил, что думаю об их поведении и что расцениваю его как крайне неуважительное не только ко мне, но ко всем остальным и к театру в целом. Челябинск город хоть и большой, но не очень. Мне потом сказали, кто это был, кто этот парень в дорогих очках – что он известный персонаж, что его фамилия такая-то и что, в общем, ему было полезно получить отпор хоть от кого-то, так как он привык вести себя как ему заблагорассудится.
Я не уверен в том, что поступаю правильно, когда делаю замечание зрителям за поведение, которое считаю в театре недопустимым. Я не уверен, что это нужно делать. Сомневаюсь и переживаю… Но я буду продолжать это делать. Я люблю театр и люблю свою профессию. И я очень люблю свою публику. Поэтому никому и никогда не позволю нам мешать – публике и мне.
В ближайшее время мне предстоит много переживаний и открытий. Меня пригласили принять участие в программе «Родословная» на Первом канале. Историки-исследователи занимаются поисками информации о моих предках, о которых мне почти ничего не известно. Я до недавнего времени не знал отчества моего прадеда Василия Гришковца. Я не знаю, как мои предки попали в Сибирь… Мне пока не говорят, хотя удалось найти уже очень много. Видимо, хотят, чтобы моя реакция последовала в процессе съёмки. Я не против. Я просто жду и волнуюсь. Я только почему-то совершенно уверен, что никаких неприятных открытий не будет
28 апреля
Вчера утром прилетел в Москву и больше двух часов ехал до МКАДа. Внуково – ближайший к городу аэропорт, а я ехал до МКАДа дольше, чем летел. Но ныть или сильно удивляться московским пробкам не стоит, это данность. Зато вчера заметил то, чего раньше не наблюдал… Люди на самых разных машинах, дорогих и совсем не дорогих, стойко не пропускали чёрные машины с мигалками. Две «скорые помощи» за два с половиной часа нас обогнали, их пропускали как могли. А вот несколько БМВ, «Ауди» и каких-то других злобно крякали, визжали сиренами, водители и охранники орали благим матом, но люди их не пропускали. Только из-за прямой опасности столкновения кто-то не решался преграждать им путь, и они медленно, но верно двигались чуть быстрее общего движения.
Мы довольно много говорили, и я сам думал и рассуждал о том, почему среди моих знакомых, среди тех, с кем я встречаюсь в разных городах, всё больше спокойного и уверенного недовольства и аргументированного несогласия с тем, что делает наше руководство, и с тем, что происходит в регионах. Вспомнить хотя бы митинги в Калининграде (а в этих митингах участвовали не маргиналы и не те, кому заплатили, дали в руки флаги и позвали собраться в нужном месте. Это всё были люди, знавшие, зачем и почему они идут на митинг). Что происходит? У меня нет всеобъемлющего и точного ответа на этот вопрос.
Я только понимаю, что выражать своё возмущение, не давая проезжать машинам с мигалками, могут только те, кто чувствует себя вправе это делать, – законопослушные граждане. За последние годы те, кого мы называем законопослушными гражданами, научились и даже привыкли платить
