возникающих обстоятельствах… Первый источник – официальный, мы называем его Верхней информацией. Второй – каналы разведки. А третий, каким бы смешным это вам ни показалось, это все, что циркулирует в данный момент среди самых различных слоев населения: разговоры, слухи, пересуды, вплоть до анекдотов; население, если брать его как единое целое, всегда обладает громадным объемом верной информации. Вы знаете, сколько микрофонов, дающих информацию непосредственно Полководцу, установлено только в нашем участке Города?
– Понятия не имею, – пожал плечами Форама.
– Около двух миллионов.
– Господи! – схватился Форама за голову.
– Не волнуйтесь: это микрофоны Полководца, а он ни с кем информацией не делится. Мы, стратеги, не любим, когда в нашу работу кто-то вмешивается. У нас и без того достаточно забот.
– Разумеется… – пробормотал Форама. – Тут вы совершенно правы…
– Сейчас вы можете быть вообще совершенно спокойны: я проверил, в пределах чувствительности микрофонов здесь нет ни одного. А вот там, где вы устроили это народное собрание, их не менее двух, а может, и больше.
– Я и не собирался скрывать. Напротив…
– Вот именно. Все, что вы тут говорили, немедленно пошло в приемники информации. И в машине произошла заминка. Разведывательный канал по этому поводу не дает ничего. Так что до сих пор Полководец пользовался лишь Верхней информацией, и все было в порядке. Но вот начали поступать ваши данные. Возникла ситуация: один канал информации молчит, два других противоречат друг другу. Причем обе информации машина оценила примерно одинаково. В такой ситуации нужно вмешательство человека, чтобы помочь Полководцу предпочесть одну информацию другой и соответственно действовать.
– Поэтому вы и бросились сюда?
– Прежде всего мы отложили решение заданной программы. Потому что если бы Полководец продолжал над ней работать, – а работа эта состояла бы из бесконечных попыток предпочесть одну информацию другой, – это привело бы к возникновению у малыша серьезных неврозов.
– У малыша? Вы относитесь к нему с явной симпатией.
– Человек привыкает даже к примитивному механизму, если общается с ним постоянно, начинает относиться к нему, как к собаке, как к одушевленному существу; Полководец же – несомненно, интеллект, и о его кристаллической структуре со временем просто забываешь. Он этакий гениальный ребенок, понимаете? Ребенок, которому доверено распоряжаться жизнью и смертью, но все-таки ребенок. И невольно начинаешь заботиться о нем и беречь его. А мы, солдаты, привыкли относиться к детям бережно. И мне не хочется, чтобы у него возникали неврозы или что-то подобное. Тем более, что если он разнервничается – кто знает, как это проявится практически?
– Что же вы предпримете теперь?
Если Форама ожидал ясного и точного ответа, то он ошибался. Штаб-корнет долго молчал. Потом со вздохом произнес:
– Откровенно говоря, сейчас никто не смог бы дать вам готовый ответ. Понимаете, я могу подтвердить вашу информацию. Но этого будет мало.
– Почему же? И ребенку ведь ясно: если одна информация верна, то другая, противоречащая ей, ложна!
– Но та, другая, информация – Верхняя! А Верхняя информация верна уже по определению, понимаете? Так сказать, несет на себе печать истины. И поскольку она не подлежит проверке людьми, мы не можем лишь сообщить Полководцу, что она не подтверждается: он этого просто не примет, отбросит. Таким образом, если мы только подтвердим вашу, то машина, как она уже предупреждала, пойдет в конце концов по пути упрощения задачи. То есть будет искать какие-то военные ходы, которые уложились бы в более краткий срок, в то время, каким мы еще можем располагать до начала взрывов.
– Но мы ведь не знаем этого времени! Послушайте, а если вообще выключить вашего ребенка из игры и действовать в обход его?
– Вам, человеку невоенному, такая мысль, может быть, и простительна. Но вы ведь хотите зашвырнуть бомбоносцы на солнце или еще подальше? Вот; а любыми действиями этих милых снарядов распоряжается только Полководец – и никто другой. И никто, кроме него, не сможет сдвинуть их с орбиты даже на миллиметр. Понимаете теперь, что его нужно сохранить в полном порядке, не позволяя ему ни нервничать, ни еще чего-либо в этом роде…
– М-да…
– А если позволить ему решать задачу в сокращенном варианте, то все может начаться буквально наутро; так что тогда у вас не останется и минимального времени для того, чтобы предотвратить катастрофу.
– Только у меня? А у вас?
– У меня – мой долг, мои обязанности. В частности – сохранить Полководца в здравом рассудке. А для этого необходимо нарушить возникшее равновесие информаций.
– Каким же образом?
Хомура невесело усмехнулся.
– Пока я вижу только один выход. Вам он не понравится.
Форама нахмурился, догадываясь.
– Вы ведь не хотите сказать, что…
– Именно, дорогой мар. Чтобы сохранить Полководца, мы можем сделать лишь одно: опровергнуть вашу информацию. Та, другая, опровержению не подлежит…
– Время идет, Мастер. Я с тревогой смотрю на волну Холода: она все расширяется, и с нею – новые законы поведения вещества. А твои эмиссары медлят. Сумеют ли они хоть чем-то помочь мирозданию?
– Им нелегко сейчас, – откровенно ответил Мастер. – Тем более, что тем двоим, которые и должны сделать главное, пришлось сейчас разобщиться: она летит на Вторую планету, он на старом месте ищет какого-то выхода, но пока не может его найти.
– Существует ли выход вообще?
– Да. Он прост, но в то же время труден. Потому что это не тот выход, Фермер, которым можно воспользоваться, высчитав все по формулам. Здесь рассудок – дело второе, здесь на первый план должно выйти чувство. Но как этому чувству будет нелегко…
– Не понимаю пока, что ты имеешь в виду. Но верю, как всегда. Скажи только, Мастер: ты поможешь, подскажешь им в нужный миг?
– Ты ведь знаешь наши правила, Фермер. Когда любой из нас – это относится и к моим людям, – перестает верить в себя, верить всецело, ему пора искать другое занятие: если человек сам не верит в себя, как поверят в него другие? А пользоваться помощью, просить ее для нас – шаг к утрате этой веры. Нет, конечно, для нас является законом: надо спасать друг друга. Но спасение – уже крайний случай, и пока до него не дошло, мы предпочитаем обходиться своими силами.
– Могу понять это, хотя и не вполне согласен. Что же, Мастер, будем надеяться, что на сей раз они справятся сами…
Город такого масштаба, как тот, в котором происходят описываемые здесь события, в смысле его открытости и познаваемости человеком лучше всего сравнить с первобытными джунглями, с сельвой, с далекой, необжитой тайгой. Хотя человека окружает здесь цивилизация, техника, множество людей, и на первый взгляд может показаться, что для него не существует тут непонятных, необъяснимых явлений, незнакомых территорий, белых пятен и подстерегающих за поворотом опасностей, на самом деле это не так. Можно раз за разом проходить по одной и той же магистрали мимо одного и того же строения и не иметь ни малейшего понятия о том, что в нем происходит, для чего оно предназначено: строение, в принципе, ничем не отличается от окружающих, и человек необоснованно решает, что и функции оно выполняет такие же. Однако похожесть для того, быть может, и создана, чтобы люди могли делать внутри здания что-то совсем другое, не то, что в десятках соседних домов, не привлекая ничьего внимания. Кроме того, город – не только здания; это и пустыри, и (кое-где) развалины, покинутые всеми, и парки, пусть полумертвые, с трудом, из последних сил сражающиеся с превосходящими ордами второй
