– Нет, – сказал начальник охраны. – Их было, самое малое, двое. – Он медленно шел, вглядываясь в дорогу, на которой четко пропечатались следы. – Непонятно, откуда взялись: вот тут следы начинаются с пустого места… С неба спрыгнули, что ли?
Он прошел еще дальше.
– Ага, тут была машина. Другая, не грузовик. Легковая. Не пойму только, что за марка; вроде старье какое-то, времен Ленка Фаринского… Подъехала, тут стояла, развернулась, уехала в лес, откуда пришла. Просто чудеса какие-то…
– Слава Рыбе, мы выкрутились. А могло быть похуже.
– Могло быть и совсем плохо. Задумали они разумно. Но кто-то помешал. Ладно. Двое остаются здесь пока что. А мы – в столицу.
Меня взяли под руки, вежливо, но крепко, и повели. Еще даже не успев как следует прийти в себя после переброски, я понял, вернее – почувствовал, что посылку под названием «Капитан Ульдемир» доставили не по адресу: я помнил, что должен был оказаться на планете (хотя название ее восстановилось в памяти не сразу), а тут было явно что-то другое. Человеческий организм определенным образом реагирует на присутствие крупных тяготеющих масс – и, напротив, на их отсутствие; на планетах или околопланетных орбитах мы этого не ощущаем – просто не с чем сравнивать, – но с опытом путешествий в открытом космосе такое чувство вырабатывается и уже не исчезает. И вот сейчас я был уверен, что ни звезд, ни планет в непосредственной близости не имеется; что-то неуловимое подсказало мне, что я нахожусь в какой-то системе, напоминающей Ферму, хотя это наверняка была не она.
Меня то ли провели, то ли протащили по коридору и втолкнули в большую, хорошо освещенную комнату. Невольно я зажмурился, а когда открыл глаза, то увидел перед собой целую компанию – человек пять или шесть, они почему-то никак не сосчитывались точно. Одного из них я сразу же определил как хозяина дома: что-то было в нем общее с Мастером, хотя внешне они были совершенно не похожи друг на друга; еще один запомнился сразу: здоровый, топорный амбал.
Не дожидаясь, пока мне предоставят слово, я заговорил и с ходу произнес что-то около трехсот слов. Слова были русские, и каждое из них в отдельности ни один из тех, к кому я обращался, не смог бы понять, даже будь у него в руках словарь; однако я очень надеялся, что генеральный смысл всего сказанного до моих собеседников дошел, хотя бы благодаря интонации. Правда, слово «собеседники» тут не совсем точно передает обстановку: они, безусловно, хотели бы выйти на трибуну, но я им не позволял, и едва кто-нибудь из них разевал рот, как я снова открывал огонь на поражение. Так что, когда мне потребовалось подвезти боеприпасы, они этому страшно обрадовались и заговорили все сразу – очень уж они измолчались, пока я солировал, и грянули враз, словно бы нашей целью было – исполнить концерт для барабана с оркестром, где ударные, конечно, принадлежали мне. Оркестр вступил, я помахал ладонями около ушей, тогда они спохватились, быстренько разобрались в колонну по одному, и направляющий приступил к просветительской деятельности.
– Господин капитан! – сказал он мне. – Мы претендуем на спокойную и содержательную беседу. Мы не думаем, что ее можно заменить извержением вулкана.
Он говорил на каком-то языке, которого я не знал, но тем не менее прекрасно понимал сказанное.
– Вот и зашли бы ко мне вечерком, – ответил я. – Посидели бы за чашкой чая или чего-нибудь другого, в тех же тонах и потолковали бы по душам. Тогда у нас было бы больше шансов для взаимопонимания. А сейчас? Вы, без всякого на то основания, перехватываете меня на точке Таргит, так что вместо того места, где мне следовало бы сейчас находиться, я оказываюсь в какой-то дыре в обществе нескольких подозрительных типов и вынужден выслушивать разные глупости – вроде той, что все это сделано только ради удовольствия видеть меня. Спокойную беседу! А вы на моем месте стали бы беседовать спокойно?
– Да, господин капитан, – соврал он, даже не покраснев при этом. – Я, да и любой из нас, на вашем месте стал бы вот именно беседовать спокойно. И в этой беседе постарался бы как можно скорее установить, во-первых, кто мы такие, во-вторых, куда и, в-третьих, зачем мы вас переместили. Так поступил бы любой здравомыслящий человек.
Должен признаться, что говорливый тип довольно точно изложил ту программу, которую я и сам успел выработать и единогласно (одним голосом при отсутствии прочих) принять. Я и начал, собственно, ее выполнять, только они этого не усекли – их обучали тактике совсем в другом заведении. Я провоцировал их на откровенность, а они решили, что я просто ругаюсь, чтобы стравить пар. Но раз они вроде бы не собирались далеко прятать свои намерения, можно было и принять их подачу и посмотреть, как пойдет игра дальше. Кто знает – может, и на их подаче я смогу выиграть гейм.
– Не могу сказать, чтобы вы были правы, – ответил я, несколько убавив громкость, – но в качестве временно исполняющей обязанности истины вашу концепцию можно и принять. Итак, считайте, что я уже спросил вас: кто вы? Где мы находимся? Зачем я здесь нахожусь и почему? Дополнительные вопросы: долго ли я здесь буду содержаться и когда смогу благополучно завершить свое путешествие. Ваш черед. Если требуется небольшая преамбула – пожалуйста, я настолько терпелив, что перенесу и ее.
Собеседник посмотрел на меня с некоторой, как мне показалось, печалью во взоре.
– Господин капитан! – молвил он. – Хотелось бы, чтобы наш разговор был не только спокойным, но и серьезным. Очень серьезным. Впрочем, вы и сами понимаете, что без достаточно веских причин никто не идет на нарушение Генеральной Транспортной Конвенции, что всегда чревато серьезными неприятностями. Так что будет только лучше, если вы перестанете…
Тут у него, видимо, возникло затруднение с лексикой, и он зашептался со своей бандой, они что-то наперебой стали ему подсказывать, – на этот раз я не понял ни слова, – после чего он вернулся к тексту:
– Будет только лучше, если вы перестанете опрокидывать глупого.
Мне пришлось пустить в ход все мои врожденные способности, благодаря которым я понял сразу три вещи. Прежде всего – что оратор высказал пожелание, чтобы я перестал валять дурака. И что язык, которого я не знал, но почему-то понимал, оказался русским, но в непривычной для моего слуха аранжировке. (Что означало, что я вдвойне прав: никто из нас русского языка толком не знает, и чем дальше, тем хуже; однако когда к нам обращаются по-русски, мы понимаем.) И третье – что если у них и есть какая-то информация обо мне, то она далека от полноты; в противном случае им было бы известно, что человек я достаточно мрачный и валять дурака (о, как вульгарно!) начинаю только тогда, когда дела идут – хуже некуда и известный жареный петух уже поставил клюв на боевой взвод. Ну что же – пусть думают, что я чувствую себя легко и весело. Уверенность противника в своих силах всегда несколько сбивает пыл атакующих; а сейчас инициатива была, безусловно, у них, я же играл свободного защитника.
– О'кей, – сказал я. – Могу перестать. Но уж если серьезно, то серьезно. Без финтов ушами. Итак: вследствие каких причин я оторван от горячо любимой семьи и преданных друзей? На обдумывание дается одна минута.
– Господин Ульдемир, – сказал он с погребальной серьезностью. – Прежде всего, как вы выразились, преамбула. Нам известно, кто вы. На кого работаете. Кто послал вас в Ассарт. И с какой целью. Вряд ли надо говорить об этом подробнее, потому что все это вы и сами прекрасно знаете. Теперь то, чего вы совершенно не знаете. Мы вовсе не собираемся помешать вам в выполнении поставленной перед вами задачи. Наоборот, хотим предельно облегчить это нелегкое дело. Мы намерены заверить вас, что с нашей помощью вы исполните все быстро и успешно. Без нее вы вообще ничего не исполните.
– Откуда такая уверенность? – не удержался я.
– Потому что без нашего согласия вы отсюда вообще не выйдете. Никогда и никуда.
– Ясно, – кивнул я.
– Считаю необходимым добавить: если неприятное постигнет вас именно здесь, то уж на Ферме вы никогда не окажетесь.
Пока он грозил, у меня где-то в затылочной части головы стали складываться некоторые соображения. Но показывать это сейчас никак не следовало. Так что я ответил лишь:
– Ну, предположим, что так. Что вы хотите мне предложить?
– Сотрудничество.
– В чем же?
– Я уже сказал: в выполнении вашей задачи. Все дело в том, что необходимо видоизменить эту задачу –
