Беседы о научной фантастике. Второе Издание.

натрий? (Из солей, растворенных в морской воде.) Как выделяете? (За счет энергии угля.)

Подробно описана и сама подводная лодка, перечислены все ее помещения, хоть к тексту прилагай чертеж. Впереди рубка для управления с толстыми чечевицеобразными стеклами, за ней резервуары, каюта профессора Аронакса, каюта капитана, салон длиной в десять метров, библиотека, столовая, трап, ведущий на палубу, каюта Конселя и Неда Ленда, кухня с ванной, матросский кубрик (всего пять метров, вдвое меньше салона), машинное отделение с батареями.

'Наутилус' имеет два корпуса, — поясняет капитан Немо, — один наружный, другой внутренний; они соединены между собой железными балками, имеющими двутавровое сечение, которые придают судну чрезвычайную прочность… Двойная обшивка изготовлена из листовой стали… Толщина наружной обшивки не менее пяти сантиметров… Крепостью своего корпуса 'Наутилус' обязан отнюдь не заклепкам обшивки: монолитность его конструкции достигнута путем сварки и обеспечена однородностью материалов…'

Звучит очень солидно. Такому кораблю можно довериться.

— Ну, а как же вы погружаетесь в воду? Капитан Немо рассказывает о резервуарах и мощных насосах, а также о рулях глубины.

— Как же вам удалось сохранить в тайне постройку? 'Каждая часть корабля, господин Аронакс, получена мною из различных стран земного шара. Предназначение каждого заказа было вымышленным. Киль 'Наутилуса' выкован у Крезо… винт у Скотта в Глазго… машины у Крупна в Пруссии, таран в мастерских Мотала в Швеции…'

— Надо полагать, что корабль стоил вам немалых денег?

Капитан Немо называет сумму в два миллиона франков.

Далее обстоятельно разбирается устройство скафандров, описываются приборы управления, подводные ружья, электрические и пневматические.

Для чего автору понадобилась такая деталировка, этакая техническая адвокатура при фантастике?

Потому что во времена Жюля Верна, несмотря на явные успехи техники, читатель еще сомневался в силе человеческого разума. В слабость верил, знал слабость человека перед лицом природы. Силу же будущую надо было еще доказывать с максимальной убедительностью.

Однако в XX в. это недоверие исчезло. Современный читатель, особенно юный, верит в неограниченное всемогущество науки, даже склонен недооценивать трудности. Достаточно написать: 'Это сделали пришельцы из космоса', или же: 'Это сделали люди XXII века' — и оправданы любые чудеса.

И все-таки в фантастике условность присутствует всегда. Несмотря на наиподробнейшие описания, детали фантазий Жюля Верна не всегда точны, они только правдоподобны. На самом деле такую подводную лодку, как 'Наутилус', нельзя было построить в середине прошлого века даже соединенными усилиями Шнейдер-Крезо, Крупна и Скотта. Нельзя сухими батарейками питать двигатель, дающий скорость пятьдесят километров в час. Если среди ваших знакомых есть инженеры-конструкторы, попросите их сделать примерный расчет, и окажется, что пятисантиметровая стальная обшивка со всеми ее двутавровыми балками, клепаная или сварная, будет раздавлена на глубине в несколько километров.

Но скептики правы сегодня, а мечтатели — завтра, потому что мечтатели видят цель: остро необходимое уже, но пока еще неосуществимое. Как же осуществить неосуществимое? Если бы писатели- фантасты могли ответить, они были бы не писателями, а великими изобретателями. В литературном же тексте приходится называть нечто более или менее правдоподобное, хотя иной раз это средство заведомо непригодно. Непригодно, но нечто похожее существует, потому внушает доверие.

В романе 'Из пушки на Луну' Жюль Верн посылает своих героев на Луну в пушечном ядре — способ наверняка смертельный для пассажиров. Но мощные пушки существовали в XIX в., а ракеты были тогда забавой, в будущее космических ракет читатель еще не верил. То же и в романе '20 тысяч лье под водой'. Электрические батарейки существовали, читатель мог поверить, что батареи помощнее поведут подводный корабль. Наверное, правильнее было бы написать: 'На 'Наутилусе' стоял двигатель принципиально нового типа, использующий неизвестные сегодня источники энергии'. Но убедительно ли звучало бы 'новый тип', 'неизвестные сегодня'?

Теперь, через сто лет после выхода книги, можно было бы написать целый трактат о географических или технических неточностях в произведении Жюля Верна. И корпус 'Наутилуса' непрочен, и двигатель его слаб, и т. д. Стареет и познавательный материал книги: размеры рыб и китов преувеличены, изменилась их классификация.

Не всегда верны и точны и гипотезы Жюля Верна. Шестнадцатикилометровой глубины нет в Атлантическом океане, нет нигде на земном шаре, максимальная — одиннадцать с небольшим. Нельзя пройти подо льдами к Южному полюсу — там материк. Нет и тоннеля под Суэцким перешейком.

И сама подводная лодка Жюля Верна потеряла свою фантастичность. Современные подводные лодки в чем-то еще уступают 'Наутилусу', но во многом и превосходят. Удивительным 'Наутилус' перестал быть.

А если технические идеи устарели, познавательный материал устарел, гипотезы лишь частично подтвердились, фантастичность ушла, так почему же книгу читают и читают? В чем же ее обаяние?

В книге привлекает гимн человеческому разуму. Спасибо Жюлю Верну — он учил нас уважать человека.

А теперь, завершая беседу о писателе-фантасте Жюле Верне, попробуем сделать сравнение. В творчестве Свифта фантастика и в произведениях Жюля Верна фантастика, но какую разную роль она играет! У Свифта фантастика служит обрамлением, фоном, литературным приемом. У Жюля Верна фантастика составляет основное содержание, тему произведений. Это два вида фантастики.

Итак, фантастика-прием и фантастика-тема. Два вида фантастики, выполняющие разные задачи, иногда противоположные. А в следующей беседе вы познакомитесь еще и с разновидностями фантастики, и у каждой будет своя литературная задача.

Беседа четвертая О многообразии фантастики

Знакомо ли вам слово 'синкретический'? Оно означает 'слитный, неразделившийся', но звучит солиднее, научнее.

Историки считают, что некогда, в первобытные времена, искусство было синкретическим: слово, музыка и танец не отделялись друг от друга. Мало того, само искусство не отделялось еще от науки, а наука — от религии. Когда первобытный человек перед охотой или после охоты устраивал ритуальные пляски, он пел и в песне рассказывал и поучал молодых, заклинал зверей. Массовое действо 'охота' имело ритуальный, учебный, эмоциональный и тренировочный смысл.

С накоплением знаний и опыта началось разделение труда. Деятельность общества становилась все обширнее, а роль каждого участника — гораздо уже. Росло мастерство. И мастера искусства (синкретического) отделились от мастеров знания. Затем разошлись танец и искусство слова. 'Илиада' или былины еще напевались сказителями, которые сами себе аккомпанировали на лире или на гуслях. Письменность окончательно разлучила литературу с музыкой.

Постарайтесь запомнить еще одно слово — 'дивергенция'. Означает оно 'раздвоение, расщепление, расхождение в разные стороны'. В науке все время идет дивергенция отраслей знания в связи с растущей специализацией. Материал для развития науки накапливается, всего не охватишь. Отдельные разделы и параграфы становятся особыми дисциплинами. Вот и единая синкретическая фантастика дивергировала на фантастику-прием и фантастику-тему.

Прием и тема! — на том дивергенция в фантастике не остановилась. Все та же причина: научного материала для писателей больше, темы многочисленнее, идет специализация. Один автор всего охватить не может. Что-то для него важнее, и на этом сосредоточено внимание. Второстепенное отходит на задний план.

У Свифта фантастика — прием. Повторим: во имя чего прием? Для острой сатиры на общество, на