стражей своим отказом.
— Ладно, — нехотя сказал он. — Только объясните мне, как это делается. Я никогда не играл в кости.
— Проще пареной репы, — весело отвечал Ловчий. — Гляди — встряхиваешь их вот так и бросаешь.
Он разжал руки. Два огненных кубика покатились по земле, постепенно тускнея, и замерли у ног Овечкина.
— Тройка и четверка — итого семь, — сказал призрак. — У кого выпадет больше, тот и выиграл.
Он нагнулся и быстрым движением подобрал кости с земли.
— Странный ты человек, Овечкин. Как можно этого не знать? Ну, ладно, теперь играем…
На сей раз у Ловчего выпало одиннадцать очков. Пэк захихикал, и кости, еще теплые, шелковистые на ощупь, перешли в руки Овечкина, не понимавшего покуда, что может практически считать себя проигравшим. Однако он вдруг заволновался. Старательно проделал всю процедуру и…
— Две шестерки, — пораженно сказал Ловчий.
Пэк замер было, а потом порывисто высунулся из огня, дабы убедиться своими глазами.
— Не может такого быть, — с негодованием сказал он. — Ты сжульничал, Овечкин!
— Я? — растерялся Михаил Анатольевич. — Как это… я никогда…
— Слышали уже!
Пэк подхватил кости с земли и скрылся с ними в костре.
— Не знаю как, но сжульничал, — сердито пробормотал он, придирчиво рассматривая кубики со всех сторон.
Овечкин в смятении посмотрел на Ловчего.
— Вы тоже так считаете? Вы же видели — я сделал все так, как вы показали!
— Может быть, — со странной интонацией в голосе протянул тот. — А может, и нет. Видишь ли, смертный… — он прервался, не договорив. — Давай сыграем еще раз!
— Как хотите…
Пэк, надувшись, отдал Ловчему кости, снова налившиеся огнем, и с подозрением вперился в Овечкина.
Бросили еще по разу. У призрака выпало десять очков, а у Михаила Анатольевича — опять двенадцать.
— Так, — в один голос сказали саламандра и призрак, и оба уставились на Овечкина весьма недобрыми взглядами.
Михаил Анатольевич вздрогнул. Предчувствие его не обмануло — и этот сон тоже не желал оставаться безобидным и грозил неприятностями.
— И ты надеялся нас перехитрить? — грозно спросил Ловчий. — Что ты скрываешь? Уж, верно, ты колдун… я сразу подумал, что одежда у тебя странновата!
Михаил Анатольевич растерянно посмотрел на свои шлепанцы, к коим за время блужданий по лесным дебрям пристал всевозможный лесной сор, и перевел непонимающий взгляд на Ловчего.
— Я — колдун?
— Кто же еще! Никто не смог бы, кроме самого Пэка, выбросить на его костях двенадцать! Да еще два раза подряд! Признавайся, что ты…
Ловчий осекся и устремил взгляд куда-то поверх плеча Овечкина. Михаил же Анатольевич, пытаясь собраться с мыслями для ответа на это нелепое обвинение, увидел вдруг, что Пэк, возбужденно извивавшийся в огне, внезапно замер и исчез, словно растворившись.
Ничего не поняв, но тем не менее отчетливо ощутив спиной чье-то присутствие, Овечкин поспешно обернулся.
На краю поляны стоял человек. И человек этот с первого взгляда так не понравился Михаилу Анатольевичу, что он, позабыв обо всем, вскочил на ноги и попятился в сторону от костра, и пятился до тех пор, пока в спину ему не уперлись упругие колючие ветки могучей ели
У человека была длинная седая борода, ниспадавшая на грудь, и прямые белые волосы до плеч. Под косматыми бровями его зловеще сверкали глаза. Одет он был в черную рясу до самых пят, подпоясанную грубой веревкой, и опирался на тяжелый резной посох. Волхв, да и только!
— Стража хренова, — произнес этот страшный человек глухим басом и замахнулся посохом. — Опять вы за свое?
Голос его, однако, прозвучал на удивление добродушно, и Овечкин растерянно заморгал.
— Привет, отшельник, — как ни в чем не бывало отозвался Ловчий. — Мы тебя разбудили?
— Разбудили… я же просил не вовлекать посетителей в азартные игры! Ну все, еще раз поймаю — пожалуюсь вашему начальству, ей-Богу, пожалуюсь! Надеюсь, ты ничего не успел проиграть, сын мой? — неожиданно обратился старик к Овечкину, и тот, окончательно опешивши, машинально покачал головой.
Ловчий снова подал голос:
— Он не посетитель. Это случайный путник…
— Случайный?
— … и колдун! — решительно закончил призрак. — Он дважды выбросил двенадцать на костях Пэка!
— Ну и что? — сердито осведомился отшельник. — Скор ты на выводы, повелитель леса! Если б ты был моим учеником, я велел бы тебе просидеть три дня на воде и хлебе и поразмыслить, что есть случайность!
Он махнул на Ловчего рукой и снова обратился к Овечкину:
— Пойдем, сынок. Устал, небось?
Не дожидаясь ответа от онемевшего Михаила Анатольевича, старик повернулся лицом к лесу, поднял посох, и между деревьями вдруг открылась тропинка. Совсем недалеко в конце ее, затерянная во мраке чащи, стояла маленькая бревенчатая избушка, и мирным светом теплилось одинокое окошко.
Михаил Анатольевич в панике глянул на Ловчего.
— Иди, иди, — неприветливо сказал тот. — Выиграл — так чего уж теперь!
ГЛАВА 4
И вновь, по совершенно непонятной причине, обуял Овечкина великий страх. Чуть дыша и не осмеливаясь даже смотреть отшельнику в спину, он побрел вслед за стариком по тропинке. Если б он мог, то развернулся бы и убежал. Но слово «выиграл», произнесенное Ловчим, неожиданно приоткрыло для Михаила Анатольевича некий потаенный смысл всего происходившего с ним сегодня. И остатками несчастного своего разума он понял — если куда и надо бежать, то, наоборот, к этому самому отшельнику. Неведомая сила завела маленького библиотекаря в таинственное, пугающее, необыкновенное место, каких, может быть, почти уже и не осталось на земле, место откровения и силы. И пожалуй, даже не разум продиктовал ему это понимание, а то древнее знание, живущее в душе человека, что проявляется наружу только как прозрение или внезапное откровение. И все-таки ему было страшно, очень страшно. С каждым шагом Овечкин отчего-то все отчетливей сознавал, что это — не сон, что все, случившееся с ним сегодня, произошло на самом деле и что остается ему только одно — принять этот фантастический мир, как единственную реальность, принять и самого себя как есть — никчемного маленького человечка, и попытаться с этим всем как-то ужиться. А помочь ему мог только человек, который шел сейчас перед ним по лесной тропе, и ему необходимо было принять эту помощь и поверить отшельнику, если только он не хотел закончить свои дни в сумасшедшем доме.
На подгибающихся ногах поднялся Михаил Анатольевич на крыльцо, и отшельник, пропуская его в дверь перед собою, что-то одобрительно проворчал себе под нос. Войдя же, забился Овечкин в самый дальний угол, примостился на колченогой табуреточке за простым, гладко струганным столом и опустил очи долу, боясь того момента, когда придется посмотреть отшельнику в глаза. Он все-таки еще надеялся, что
