мастер должен обладать настоящим талантом, на голову превосходить своих соратников.
– Стало быть, тоже мастер, – кисло заметил Арсений. – Ну а то, что я старше, вас не смущает? Хотите драться на дуэли с человеком, годящимся вам в отцы?
– Нет, – честно признался я. – Если вы уклоняетесь от вызова по возрасту, я безропотно приму ваше решение.
Мухин вздохнул.
– Рано мне еще на возраст ссылаться. Соратники не поймут.
Дорофеев, который до сих пор молча наблюдал нашу вялую перебранку, заметил:
– По дуэльному кодексу ты имеешь право на недельную отсрочку. Ибо дрался не далее, как вчера.
– Так ведь вызываю я…
– Это без разницы. Почитай внимательно кодекс.
Дженни вцепилась мне в руку.
– Никита! Не смей! Я не хочу!
– А по-русски очень даже американочка твоя разговаривает, – заметила жена Мухина. – Может, из наших бывших, которые туда в прошлом веке подались? Тогда беру свои слова обратно. Русский – он везде русский.
Мухин облегченно вздохнул, у меня на душе стало веселее, а Дорофеев вообще широко улыбнулся. Одна только Дженни не поняла, почему так резко упал градус беседы.
– Вы удовлетворены извинениями моей жены? – спросил Мухин.
– Да, – тут же ответил я.
– Но у меня в роду нет русских, – вмешалась Дженни. – Во всяком случае, из тех бабушек и дедушек, которых я знаю, никто не рассказывал о примеси русской крови.
– Бедняжка, – вздохнула Мухина. – Не повезло в жизни.
Повернулась и пошла куда-то прочь.
Арсений сделал шаг вперед и встал ко мне вплотную. Зашептал почти в ухо:
– Все ведь знают, что моя жена не в себе. Вам так обязательно акцентировать на этом внимание?
– Простите, я не знал…
– Так знайте! Вам что, непременно нужно подраться? Извольте, я готов! Но сейчас, когда все видели, что она извинилась, что каждый знает – вы не струсили и вызвали меня, – чего вам еще надо?
– Мне – ничего. Но дама была оскорблена.
– Так перед вашей дамой я могу извиниться! Не перед вами, а перед ней! Вас это устроит?
Я поклонился.
– Господин Мухин, вы достойный человек. Я отказываюсь от своего вызова.
– Если бы вы знали, как мне это надоело, – вздохнул Арсений. – Ладно, молодой человек, лично мне наш разговор доставляет мало удовольствия…
– Мне тоже. Всего хорошего.
Мухин развернулся и побрел разыскивать свою полусумасшедшую супругу. Я кивнул Дженни:
– Ты довольна? Или мне все-таки вызвать его?
– И думать не смей! Иначе я уеду тотчас же!
– Тогда давай наслаждаться прекрасным вечером. Произошедшее – всего лишь досадное недоразумение.
– Ох, что-то слишком много этих недоразумений, – вздохнула Гвиневера.
Пока мы выясняли отношения с Мухиным, началась танцевальная программа. Открывал вечер менуэт – на него пары записывались заранее, и мы принять участие в танце не могли. Но и просто посмотреть было интересно – только, когда Мухин ушел, менуэт уже закончился. Объявили вальс. Дорофеев с женой отправились танцевать, мы с Дженни взяли у проходившего через зал официанта по бокалу шампанского и отошли к окну. Солнце село, на улице зажигались фонари.
– Может быть, поедем домой? – спросила Дженни. – Я уже поняла, что такое балы. И какой бывает русская знать.
– Девяносто девять процентов присутствующих – вполне достойные и адекватные люди, – вздохнул я. – И далеко не каждого можно отнести к категории «знать» – скажем, вот, Виктор Сергеевич Сухарев – из обычной семьи. Поступил в институт, отслужил в армии, получил гражданство и сколотил немалый капитал собственными руками. Многие тут не из потомственных дворян. А что касается нравов – что я могу поделать, если тебе везет на дураков и сумасшедших?
– Подобное притягивает подобное? – слегка мрачно спросила Дженни.
– Ну, я вовсе не это имел в виду…
Девушка пригубила шампанское, покачала головой, поставила бокал на подоконник.
– Мне здесь неуютно. Долго еще будет продолжаться вечер?
– До полуночи – наверняка. Потом люди начнут расходиться. Скоро состоится благотворительная лотерея – до нее уходить просто неприлично. Надо купить хотя бы несколько билетов.
– Куда пойдут средства?
– Точно не знаю, но цель наверняка благая. Может быть, деньги потратят на содержание больниц для бедных. А может, на помощь бездомным или бесплатные обеды для малообеспеченных жителей.
– У вас есть бездомные?
– Есть. Люди попадают в самые разные ситуации. Но бездомные не живут на улицах. Каждому предоставляется место в общежитии, обеспечивается двухразовое питание, социальные работники пытаются их трудоустроить. Не все безработные заслуживает каторги, и не каждого надо отправлять в лагерь принудительного труда.
– Что? – изумилась Дженни. – Бродяг у вас до сих пор отправляют на каторгу?
– Статья закона не отменена. Почему нет? Если человек сознательно не хочет работать, он не имеет источника к существованию, и для него остаются только незаконные способы добычи денег. Насчет каторги я сказал громко – в колонию строгого режима бродяг не отправляют, если они ни в чем не провинились. Там место опасным преступникам. А вот в трудовой лагерь на пару лет бродяга и тунеядец может попасть запросто.
– И ты считаешь это правильным?
– Конечно. Когда бродягу научат работать, он сможет вернуться к полноценной жизни.
– И его научат в лагере?
– Несомненно.
– А если он не станет работать? Его будут бить?
– Есть разные способы стимулировать человека к полезной деятельности.
Дженни взяла свой бокал с шампанским и выпила его залпом. На меня она смотрела как на чудовище. Что делать? Я действительно считал, что тех, кто не хочет работать добровольно, нужно заставлять трудиться под плеткой. Никто не должен паразитировать на теле общества. Почему я должен кормить работоспособных тунеядцев? Пусть пропалывают свеклу и подсолнечник, убирают за коровами и за свиньями, если не хотят или ленятся выполнять более квалифицированную работу. Для прополки тоже нужны люди. Не везде справится культиватор.
– Пойдем купим лотерейных билетов, – предложил я. – Розыгрыш скоро начнется.
Большой плакат, написанный от руки на бледно-зеленой бумаге, сообщал:
Сорок равноценных призов. Два в одном. Жалеть не придется! К празднику. Вы о таком и не мечтали! Желание сбудется уже этой ночью!
Прямо скажем, не совсем внятный текст. Много намеков, мало ясного. Понятно, что на каждый выигравший билет приходится по два приза. Понятно, что сорок билетов – с одинаковыми выигрышами. Что это может быть? По большому счету, что угодно.
Цены на билеты сегодня кусались. Двадцать пять рублей за один – обычно они были по пять, максимум – по десять. Пожилая женщина в богатом платье, торгующая билетами, одобряюще улыбнулась мне:
– Если выиграете, жалеть не придется. Не слышали, какие призы?
– Нет, – улыбнулся я. – Какие?
– Сюрприз.
– Хотя бы намекните.
