шелководческих районах очень часто под кровлей находился верхний этаж для выращивания шелковичных червей. В некоторых областях Центральной Японии, таких как древние провинции Хида и Эттю, семьи были многочисленнее из-за более крепких родственных связей, чем где-либо еще, и дома были, как правило, большие, в три или даже четыре этажа, с очень островерхими кровлями.
Озабоченность японцев чистотой проявлялась в том, что первый этаж дома четко делился на места, где можно было оставаться в уличной обуви и куда нельзя было в ней ходить. (Между прочим, самым большим оскорблением было ударить кого-то сандалией или башмаком на деревянной подошве.) Утоптанный земляной пол у входа или там, где делали грязную работу, считался продолжением улицы за домом, и ступить на деревянный пол жилой комнаты означало снять надетую обувь и снова сунуть ноги в поджидающие сандалии или гэта. Очень часто этот земляной пол проходил через весь дом от фасада до задней части с пространством справа, занятым под кладовую или в более холодных местностях – под хлев, открытый остальной части дома, чтобы за лошадью можно было присматривать, не выходя на улицу в зимнюю стужу, а животное могло согреться. В помещения задней части дома можно было попасть по тому же земляному полу, и они состояли из чуланов для инструментов и утвари и помещения при кухне для мытья посуды со специально отведенными местами для мойки овощей. Вода подавалась в деревянный желоб либо по бамбуковой трубке из ближайшего ручья, либо ее носили в ведрах. Там также могла находиться печь для варки зерна, из которого и состоял обед, хотя не всегда в задней части дома. В таком доме слева от коридора с земляным полом находился очаг, который был средоточием жизни в доме: он давал тепло и возможности для приготовления пищи и именно тут обитатели дома принимали пищу. На рисунке 29 коридор с земляным полом находится на переднем плане, а возвышающийся настил – это жилая площадь с очагом в виде углубления. Топливом было дерево или какое-либо другое растительное горючее вещество, дым от которого поднимался до потолка и выходил наружу, иногда через отверстия или решетку по бокам конька крыши.
Место у очага указывало на положение в семье, и каждому отводилось строго определенное место. Глава дома, то есть старший дееспособный мужчина, дед маленьких детей, всегда занимал место лицом к коридору, а его жена сидела (или, скорее, стояла на коленях) лицом к входу в дом. Другое постоянное место находилось напротив жены и предназначалось какому-нибудь почетному гостю. Если крестьянин был важной персоной, такой как староста деревни, позади гостевого места могла быть комната для приемов, то есть в передней части, с отдельным входом, через который посетитель в ранге самурая мог войти по делу. Такой важный гость не унизит себя сидением у очага, но останется в комнате для приемов, и ему предложат угощение там, хотя нет никакой уверенности, что он соблаговолит его отведать. Если гостей не было, тогда это место занимал старший сын или муж старшей дочери. Другие мужчины – младшие сыновья и наемные работники – рассаживались где попало в конце напротив главы, но остальные женщины, включая жену старшего сына, готовили еду, подавали на стол, убирали посуду и закусывали в помещении при кухне для мытья посуды, либо после того как остальные закончат трапезу, либо даже (если ждала работа) им приходилось поспешно перекусить, сидя на пороге, оставаясь в коридоре, не снимая обуви.
Вокруг очага находились немногочисленная утварь, такая как треножник и несколько кочерег, пара железных брусков, которые служили в качестве щипцов, а самое характерное – крюк, подвешенный над очагом, на котором висел чайник или котел, регулируемый по высоте и удерживаемый на месте зажимом, часто в форме рыбы (она иногда считалась обиталищем домашнего бога огня).
Обстановка других комнат в доме зависела от материального благосостояния семьи. Пол в гостиной обычно застилался несколькими соломенными циновками – татами[33] или подушками для сиденья – дзабутон – для главных в семье. Если семья не была нищей, жена главы могла иметь небольшую собственную комнатку с толстыми циновками в качестве полового покрытия: на них мягче было сидеть и удобнее спать. В семье могли жить и представители старшего поколения, все еще обладающие большим влиянием, хотя и удалившиеся от активного управления делами, у них тоже была отдельная комната; старший сын с женой и детьми также мог иметь комнату. В доме, сохранившемся в городе Такаяме, провинция Хида, такая комната больше походила на большой буфет под острой пирамидальной крышей. Там обычно спали слуги – сколько поместится. Кроватей, таких, какие были известны в Китае или на Западе, не было. Японцы спали, а большинство из них до сих пор спят на матрасах футон[34], расстеленных на полу, по одному на каждого, поскольку чего-либо наподобие двуспальной кровати не существовало. Маленькие дети спали со своей матерью, до тех пор пока не вырастали настолько, что им требовался отдельный тюфяк. Эти футоны, толщиной редко превышающие один-два дюйма, днем хранились в стенном шкафу. Вместо подушек использовались деревянные подголовники, иногда подбитые ватой или волосом, которые клали под шею. Конечно, самураи спали точно так же, но с более роскошными постельными принадлежностями. В сельских домах, где было много слуг, имелись спальни или даже отдельные комнаты, расположенные, как для самураев младших рангов в призамковых городах, в помещении сторожки над большими воротами.
Главе дома конечно же подчинялись все члены семьи. Жена могла оказывать на него значительное влияние, но делалось это очень осмотрительно и с глазу на глаз. Обычно брак между детьми из состоятельных домов был результатом переговоров двух посредников, или поручителей, – накодо, мнения и чувства жениха и невесты при этом не учитывались; преимущества союза между двумя семьями были важнее. Невеста приносила с собой приданое и то, что можно было назвать содержимым ее нижнего ящика в шкафу, – постельные принадлежности и одежду. Брак был освящен церемонией, руководимой поручителями, которая включала церемониальное распитие трех чашек (тёко) сакэ – сан-сан-кудо. Среди людей бедных или даже нищих выгода для семьи не столь принималась во внимание, и браки были, скорее всего, случайны и скорее зависели от чувств, которые молодые люди питали друг к другу. В некоторых деревнях были дома, предназначенные для молодых, где они могли жить совместно, иногда юноши вместе с девушками, и в таких обстоятельствах пары часто образовывались и часто распадались; постоянные связи могли возникать или по любви, или из-за беременности девушки. Весьма вероятно, что на этом уровне брачный союз не признавался до тех пор, пока не появлялся ребенок. К тому же было довольно просто избавиться от жены, особенно если она была бесплодной: мужу нужно было только отправить ее назад в дом родителей со всеми ее пожитками.
Юная невеста из более состоятельного дома вряд ли очень хотела жить в доме своего мужа, не говоря уже об удовлетворении от исполнения своего супружеского долга. Многие домашние дела, которые были обязанностью ее свекрови, теперь ложились на нее. Часто свекровь получала возможность вести праздную жизнь, заставляя невестку в дополнение к непосредственным обязанностям, требующим больших усилий, исполнять еще и обязанности служанки: причесывать ее, массировать ей плечи, когда та жаловалась на усталость; невестка конечно же обязана была заботиться и о своем муже – от добывания лакомств ему на обед до исполнения гигиенических процедур: чистки ушей[35], мытья ему ног, когда он возвращался домой после грязной работы. Рождение сына освобождало ее от некоторой части наиболее тяжелой работы, но можно предположить, как она мечтала о том дне, когда сама станет свекровью.
Земля обычно наследовалась старшим сыном, и участь младших зачастую оказывалась бедственной – ведь они были вынуждены работать на своих братьев или на других крестьян. Одним из выходов для них было переселиться в растущие города. Когда сыновей не было, в семью принимали зятя – мужа старшей дочери. С юридической точки зрения происходило формальное усыновление. В таком браке господство мужа над женой могло быть не столь заметным; усыновленный зять был традиционно скромной фигурой.
Точно так же как в каждой семье была иерархия, так и сама деревня имела четкие сословные границы. В великой переписи (аратамэ) 1582–1598 годов Хидэёси зарегистрировал землевладельцев, и, когда власть перешла к Иэясу, тот ничего не сделал, чтобы изменить систему переписи. Крестьяне, имена которых оказались в ней, образовывали сословие хонбякусё – «земледельцев по рождению»; они часто были потомками старых родов землевладельцев-самураев, которые предпочли вложить меч в ножны и стать настоящими крестьянами. Самые большие дома в деревне принадлежали им, и их семьи конечно же
