успокоительную таблетку, от которой она спала, как младенец…
Но он все же дал, и теперь эта таблетка вклинилась в картину самым жутким образом: не спи Лиза столь крепко, так хоть закричала бы, позвала на помощь! – понимала Ксюша.
Она подошла к мужу.
– Скажи Лорану, что он не виноват.
– Скажи мне, Ксю, что я не виноват, – поднял на нее воспаленные глаза Реми, сидевший на бортике бассейна – того самого, в котором они вчера все так весело резвились…
Она поняла ответ мужа. Не утешить ни того, ни другого…
В их безнадежное, почти похоронное молчание вклинился звонок. Реми вытащил свой мобильник: снова Кис.
– Тут вот какой интересный поворот, Реми…
С матерью Лизы Алексей созвонился по ее мобильному номеру, предполагая, что Галина Мироновна ушла на работу. Но она оказалась дома – чувствует себя неважно, взяла больничный.
Она и в самом деле выглядела неважно. Кутаясь в теплую кофту, несмотря на жару, она была бледна, и, похоже, ее бил озноб.
– Я вас надолго не задержу, Галина Мироновна, – вежливо проговорил Алексей, входя в ее запущенную квартиру. – У меня только один вопрос: Лиза родилась вне брака, как вы сказали в прошлый раз. Отец ее отказался от ребенка и от вас, едва услышал о вашей беременности. Но вы при рождении Лизы вписали в графу «отец» фамилию Чеботарев. Почему?
– Потому что я от него забеременела!
– А отчество?
– Не могла же я дать дочери свое! «Елизавета Галиновна», а, как вам?
– И какое же отчество вы вписали?
– Да такое, какое полагалось, отцовское: Юрьевна!
– Значит, Юрий Чеботарев – это настоящее имя ее отца?
– Естественно! – дернула плечами в кофте Галина Мироновна.
– И давно вы с ним общались в последний раз?
– О-хо-хо, Лизе уже двадцать четыре, а я тогда была только беременна! Выходит, без малого двадцать пять лет назад!
– И с тех пор ни разу он не…
– Ни разу.
– Чем он теперь занимается, не знаете?
– С какой стати мне интересоваться человеком, который так подло отказался от меня и своего ребенка?!
Тут, наверное, от Алексея ждали сочувствия, и полагалось его высказать, – но он не нашел слов. Возможно, отец Лизы и является последним подонком, однако манера Галины Мироновны смотреть на мир обвиняющим взглядом ему не импонировала. Он неплохо изучил данную породу «обвинителей» – такие люди, получив душевную травму (неважно, реальную или придуманную ими), посвящали себя страданию. Словно пытались доказать человеку, сию травму причинившему, что вся их жизнь пошла под откос по его вине. Тогда как предполагаемый виновник уже давно исчез с горизонта, и доказывали они это на самом деле пустоте.
А жизнь так-таки шла под откос, причем исключительно стараниями «жертвы», рьяно возлюбившей себя в этом качестве. Депрессия, алкоголизм, отсутствие интереса к близким – все это щедро возлагалось на алтарь обвинения. Драгоценные годы земного существования бездарно растрачивались на никому не нужные счеты…
– Галина Мироновна, позавчера вы мне сказали, что кто-то проник в вашу квартиру… Вы так и не обнаружили, пропало ли что?
– Ценностей у меня мало, человек я бедный… Все на месте. Видимо, я и впрямь не заперла дверь, уходя.
– А в ванной смотрели?
– В ванной?! – удивилась Галина Мироновна.
– Ну да.
У Алексея была одна любопытная догадка, и он желал ее проверить.
– У меня там кремы дешевые, не представ…
– Пойдемте все же посмотрим, – перебил ее детектив.
Под зеркалом находилась полочка с четырьмя пластмассовыми ящичками под ней, – и сразу бросалось в глаза, что это пространство было разделено на две зоны. Левая часть явно принадлежала Лизе: известной иностранной фирмы крем, хороший дезодорант, французская тушь и маленький флакон французских же духов, – тогда как справа кремы отечественного производства, старая пудреница да туалетная вода непонятного происхождения.
По тому же принципу разделялись и ящички под полкой: слева Лизины, справа ее матери. Ниже с обеих сторон висели на стене стаканчики с зубными щетками: один Лизин, второй ее матери.
– Лиза должна была взять с собой зубную щетку. А я, смотрю, она стоит на месте, – удивился он.
– Что вы, у нее аж три! Любимая – такая «продвинутая», как Лизка называла, с ворсом разной длины и резинкой по центру, для отбеливания зубов, – она ее с собой и забрала. Вот эта помягче, более старая… А третью не вижу что-то.
– Лиза могла ее тоже взять с собой? – предположил Кис.
– Да она была еще хуже… Лиза ею ногти чистила!
Выходит, было три, а осталась одна. Но Лиза забрала, скорее всего, только одну, «продвинутую». В поездку обычно берут самый необходимый минимум.
– Куда же она делась? – удивилась Галина Мироновна.
– А как насчет расчески? Или чем Лиза пользовалась, чтобы причесывать волосы?
Галина Мироновна выдвинула два ящичка с левой стороны.
– Щетки нет, но Лиза должна была ее взять в поездку… Еще одной нет, – круглой такой, с щетиной, дочка ею подвивала челку… И еще чего-то тут не хватает. Я не знаю, я же не разглядывала дочкины причиндалы, но ящички были полные, резинки всякие для волос, заколки, еще какая-то ерунда…
Вор, видимо, безошибочно определил «зону» Лизы, как только что сам детектив, и…
– А вы почему интересуетесь? Вы ж не думаете, что кому-то ее старую зубную щетку понадобилось красть? – недоумевала ее мать. – И заколки с резинками?
Но Алексей не хотел отвечать на ее вопрос. Слишком сложно выглядело дело, в которое впутался Реми, – точнее, в которое впутали Лизу.
Он отделался какими-то вежливыми фразами и заторопился покинуть квартиру, но на пороге Галина Мироновна его удержала.
– Так что с Иркой-то? Неужто и впрямь погибла?
– Увы.
– Жалко ее… Хоть и непутевая девка, а все ж жалко… Матери ее сообщили?
– Полагаю, что да. А вы сами не разговаривали с ней? Это ведь ваша сестра?..
– Что с ней разговаривать, она сама лахудра, лахудру и вырастила… А Лизу-то вы нашли?
Сказать по правде, до сих пор Алексея весьма устраивало отсутствие интереса Галины Мироновны к дочери, потому как рассказывать ей о том, что случилось с Лизой, ему совсем не хотелось.
– Не я. Там полиция занималась поисками всех, с кем Ирина была знакома… Вроде бы с Лизой они контакт установили, – солгал он.
– А что же она мне не звонит?
Кис пожал плечами и быстро вышел.
– Такие вот дела, Реми, – подытожил Алексей свой рассказ.
Реми было стыдно признаться, что мозги его с трудом соображают: чувство вины придавило их так основательно, что интеллектуальная деятельность не на шутку забуксовала.
– Думаешь, что Лизины вещи действительно кто-то украл?
