было ни малейшего желания его разглядеть.
– Совсем не узнаете?
– Бесполезно, – холодно обрезала Алина. – Я вам ничего не могу сказать. У меня амнезия.
– Я знаю, – сказал мужчина, как показалось Алине, с удовлетворением в голосе, которое ее удивило.
– Откуда? – сухо осведомилась она.
Мужчина молчал, разглядывая ее все с той же улыбкой. Алине не понравилось, как он на нее смотрел, как он улыбался, и вообще весь он – совсем не понравился! Она вскочила и двинулась было от скамейки…
– Постой, Аля, – догнал ее голос мужчины. – Постой. Я твой муж.
Крышка черного ящика медленно, тяжело приоткрылась. Духи зашевелились.
Как доктор Паршин мог разрешить ему к ней подойти?! Это нечестно; он обещал ей полный покой!
– Подожди, – сказал Муж. – Одну секунду. Ты ничего не хочешь знать, твое право; но ты должна узнать одну вещь, только одну. Потом будешь решать сама, что делать.
Алина присела, спиной к нему, и замерла на краешке скамейки. Духи завладели ее телом, схватили, загипнотизировали; она чувствовала себя парализованной, тело ее не слушалось, сознание приготовилось к прыжку в бездну, в черный ящик, и голова кружилась с тихим звоном.
– Ты должна знать, что тобой интересуется милиция, – он говорил негромко, но с напором. – Ты совершила… одно преступление. Небольшое, но тебя за него сразу же посадят в тюрьму, как только к тебе вернется память. Так что не в твоих интересах оставаться в больнице – ты сама не замечаешь, как с тобой работают психиатры. Это происходит не только на сеансах, от которых ты отказалась: с тобой работают, когда ты спишь и когда ты ешь, каждое обращенное к тебе слово – это лечение. Не говоря уж о лекарствах. В один прекрасный день память к тебе вернется, и этот прекрасный день наступит скоро. Я только что разговаривал с доктором: он меня заверил, что это вопрос дней. И тогда к тебе придет милиция и тебя отдадут под суд.
Верно… Доктор что-то такое говорил… Что приходили из милиции и хотели задать ей какие-то вопросы, но он отказал им! Но ведь, как ей доктор объяснил, милиция приходила, чтобы узнать подробности автокатастрофы?
– Какое? – настороженно спросила Алина.
– Преступление, ты хочешь сказать?
– Да…
– С тебя пока что хватит. Тебе нельзя много информации давать сразу, а то у тебя короткое замыкание может случиться…
Что-то резануло ее слух в этих словах, но она не успела вдуматься, что именно.
– Если хочешь, спроси у доктора Паршина, – усмехнулся Муж, – он в курсе. Милиция у него время от времени интересуется, как идут твои дела, скоро ли к тебе вернется память.
Это была правда, она об этом знала. Алина молчала, не глядя на Мужа.
– Зачем вы пришли мне это рассказывать?
– Не «вы», а «ты», я твой муж. Я не хочу, чтобы ты попала в лапы милиции, я не хочу, чтобы тебя судили. Я предпочитаю, чтобы память к тебе вовсе не вернулась… В конце концов, это не так уж важно – память; главное, чтобы мы были вместе. Главное – это семья, наша семья. Поэтому я хочу тебя забрать из больницы.
Алина наконец взглянула на него. Его глаза были довольно близко, и она разглядела эти светлые, пристальные и холодные глаза охотника, которые бдительно следят за передвижениями намеченной добычи.
– Ты ведь не хочешь, чтобы тебя арестовали?
Алина промолчала, с трудом сопротивляясь разом поднявшемуся в ней страху.
– Смотри, я не настаиваю. Хотя следовало бы. Ты ведь сейчас, как ребенок, не отвечаешь за свои решения. И мне приходится принимать решения за тебя – ведь ты моя жена. Но я не имею права на тебя давить. И я не хочу тебя пугать. Подумай. Только помни, что единственное, о чем я забочусь, – это о твоем спасении.
Он встал, будто собираясь уйти.
– Я не хочу, чтобы меня арестовали… – тихо и беспомощно проговорила Алина.
– Это разумно. Я приду за тобой завтра, в четыре. Будь во дворе, на этой же лавочке. Начинаются приемные часы, и нам будет легко пройти через ворота, – он окинул Алю взглядом. – Это хорошо, что на тебе джинсы и куртка… Оденься завтра так же. И мы поедем… – Муж отчего-то запнулся. – …к нам домой. Подальше от докторов, подальше от лечения. Нет памяти – нет и суда! Только ничего не говори доктору – я с ним все утрясу сам, когда ты уже будешь дома… Все, я пошел. Я не хочу, чтобы он видел нас вместе: он может догадаться, что я тебе сказал про это. С тобой про это запрещено говорить – они боятся, что у тебя может шок случиться, тогда у тебя крыша совсем поедет и ты вообще никогда ничего не вспомнишь…
И снова в его речи что-то резануло ее слух, будто фальшивая нота. Но она опять не сумела понять, что именно.
– … А они хотят, чтобы ты сама вспомнила, так тебя проще судить будет, – продолжал Муж. – Ему перед мен… милицией охота выслужиться, Паршину. Поняла? Если кто может тебя спасти, так это я. Твой Муж. Так что до завтра.
Он прикоснулся к ее руке, и Алину передернуло, будто током ударило.
Муж ушел, оглянувшись украдкой, заворачивая за угол больницы.
