— Нормально. — Работаешь?
— Да, — говорит Степан Рюмкин. — Геологов вожу в астероиды. Познакомься.
— Очень приятно, — говорю. — Поздравляю с крещением.
— Спасибо, — говорит один из них, самый смелый. — А как вы узнали?
— Помогает жизненный опыт, — говорю. И верно — кто, кроме новичка, пойдет в город в летном комбинезоне?
— Никогда бы не догадался, — говорит мой дядя Степа очень серьезно. — Самые что ни на есть натуральные космические марсиане.
— Точно.
— Какие еще марсиане? — спрашивает меня тот, самый смелый.
— Это такая пословица.
— Поговорка, — поправляет меня Степан Рюмкин. — А сам-то как?
— Нормально.
— Летаешь?
— Пока нет. Начинаю на той неделе.
— Где?
— На звездных трассах.
— Поздравляю, — говорит он мне. — А с кем, если не секрет?
— Не секрет, — говорю я ему. — С Никитиным.
Он как-то сразу умолкает, будто вторая сигнальная система вдруг взяла да отказала, и начинает на меня смотреть. Но ничего нового для меня в этом взгляде не было. С такого вот взгляда и началась вышеописанная ссора.
Тем временем его новичкам надоело слушать, о чем тут мы, старики, молчим, и они потихоньку отчалили.
— Надеюсь, ты шутишь? — вопрошает он наконец, восстановив свою сигнальную систему.
— Нет, — говорю. — Зачем же мне шутить?
— Ты что, не знаешь, что про него болтают?
— А про кого не болтают? — говорю. — Он просто спортсмен. Отчаянный, видимо, парень.
— Нет, он помешанный, — говорит мне Степан Рюмкин. — Я точно знаю, что это так.
Я, конечно, не отвечаю. Что же тут отвечать? А он опять смотрит на меня с сожалением и спрашивает:
— Ты помнишь Манина?
— Маню? Мы же в одной группе учились.
— После института ты с ним встречался?
— Да.
— Ну и как?
— Что как?
— Ты ничего не замечал?
— Ничего, — говорю. — Маня как Маня.
— Странно, — говорит мне Степан Рюмкин. — А когда ты его видел в последний раз?
— Года два с половиной.
— Тогда понятно, — говорит он мне. — С Никитиным он летал позже.
— Слухом земля полнится, — говорю я ему. — Только все это глупости.
— Слухи здесь ни при чем. И это не глупости Я видел все это своими глазами.
— Интересно, — говорю. — И что же ты видел?
— Но это ведь глупости.
Все-таки наш дядя Степа первоклассный психолог. Однако меня так просто не проведешь. Я ведь тоже психолог хоть куда.
— Вот видишь, — говорю я Степану Рюмкину. — Я же тебе говорил. Сейчас самое главное — я иду в рейс. Остальное меня не волнует.
— И перестань на меня так смотреть, — говорю я ему. — Мне все эти смотрины надоели. Иди уж лучше к своим геологам.
— Ну, чего уставился на меня? — говорю. — Что тебе, больше смотреть некуда? Посмотри лучше на небо, посмотри, какое оно чистое и красивое. Посмотри, какое оно безоблачное. Посмотри на взлетное поле. Ведь это лучшее поле мира — ты это знаешь? Посмотри, какое оно гладкое. Посмотри еще куда- нибудь. А на меня тебе смотреть нечего. Совсем это необязательно.
— А если ты так уж по мне соскучился, — говорю я своему дяде Степе, — что не можешь на меня не смотреть, то смотри хоть по-человечески. И перестань молчать. И без тебя тошно.
А он все смотрит и молчит. Прямо пытка какая-то, честное слово.
— На твоем месте я бы этого не делал, — говорит он наконец. — Я понимаю, что от звездных трасс отказаться трудно. Но на твоем месте я бы отказался.
— Тебе легко.
— Нет, — говорит он мне. — Но ты не видел Манина.
— Пристал со своим Маней, — говорю я ему. — Главное, что я иду в рейс.
— Возможно, но…
— Но?
— Я боюсь за тебя, Саша. Боюсь, что ты свихнешься или станешь трусом. Как Манин. Но это, конечно, глупости. Слухом земля полнится.
Никаких сил у меня не осталось терпеть такое.
— Ладно, — говорю, — выкладывай. Только, пожалуйста, покороче.
— Может, не стоит?
— Нет уж, — говорю я, — рассказывай. Выкладывай, раз уж начал.
И вот мы уже, покинув территорию порта, идем по проспекту в прогулочном темпе, и Степан Рюмкин подробно рассказывает мне, как он вернулся однажды из звездного рейса, как встретил своего однокурсника Манина, и о чем они с Маниным говорили, и как Манин при этом выглядел. Самая обычная история. За последние два дня мне такие поднадоели.
Потом он умолкает. Я спрашиваю его:
— И это все?
— Тебе мало?
— Да как сказать, — говорю я.
— И ты не переменил решения?
— А разве можно менять решения? — Ну, как знаешь, — говорит мне Степан Рюмкин. — Мое дело было предупредить.
— Да, — говорю, — ты свое дело сделал.
— Да ну тебя, — говорит он.
— И тебя ну, — говорю. — Вон, кстати, твои марсиане стоят. Тебя небось дожидаются.
Я их еще издали приметил и все ждал случая обратить на них его внимание.
— Наверное, — говорит он. — Тогда я пойду. До свидания, Саша, и не забывай, что я тебе сказал.
— Не забуду, дядя Степа. До свидания.
Прощаемся мы как положено, и он идет к своим космическим марсианам, а я стою некоторое время, смотрю ему вслед, а потом разворачиваюсь на сто восемьдесят, чтобы идти назад к порту, и, естественно, нос к носу сталкиваюсь со своим будущим. В смысле — со своим будущим командиром.
Рон Гре, опутанный проводами биоусилителей, распластавшись под колпаком передатчика. Думал о
