– Салибат! Реттерем!
Черное пламя росло, уплотнялось, стало оттеснять белое пламя назад, в сторону браслета.
Сьюзен привстала на стременах. Ей даже не пришлось глядеть на браслет, слова, которых она никогда не знала и не произносила, стали сами срываться с ее губ:
– …пер седм Балдери эт пер грациам гуам забуисти…
Свет с ее стороны снова разросся, но Морриган ответила ей тоже непонятными словами, и Сьюзен почувствовала, что слабеет и чернота охватывает ее своими щупальцами.
«Ну почему здесь должна была оказаться я? Ну почему именно – я?» – думала Сьюзен.
И тут могущество Морриган настигло Сьюзен. Девочка точно провалилась в какую-то черноту.
Когда Сьюзен очнулась, то увидела, что Морриган стоит к ней спиной и глядит на дом. Ведьма была слишком уверена в своем искусстве, слишком презирала светлый браслет, и то, что должно было разрушать, только слегка удивило ее. Сьюзен почувствовала, что больше уже ничего не может сделать. Она попыталась, и она проиграла. Теперь нужно предупредить Колина и Ангарад Златорукую. Пусть они что- нибудь предпримут.
– Бестицитиум косолатио вени ад ме вертат Креон, Креон, Креон… – Морриган что-то причитывала бесстрастно, монотонно, подняв руки.
Сьюзен потихоньку поползла к лошади, которая стояла как завороженная, и добралась как раз в тот момент, когда голос Морриган усилился и та вскрикнула:
– …принципем да мотем эт инимикос о простантис вобис пассум синцисибус. Фиат! Фиат! Фиат!
В доме раздался раскат грома, и из верхнего окна стал выплывать черный дым. Наружная стена дома рухнула, и из его глубины появилось огромное черное облако, и в этом облаке были два красных пятна.
Сьюзен не стала дожидаться. Она взобралась на лошадь, и лошадь под ней успокоилась. Они помчались вихрем. Сьюзен слышала, как Морриган что-то кричит вслед, и вот уже Сьюзен завернула за угол и оказалась на дороге за ручьем.
Но Броллачан поднимался над Эррвудом и все разрастался и разрастался, и сам по себе сильный, да еще поддержанный луной и могуществом своей хозяйки. Он заметил и всадницу на дороге, и увидел эльфов на холме. У него возникло намеренье собрать с них дань за долгие столетия плена, состоявшегося по их вине.
Сьюзен почувствовала, как небо чернеет над ней. Она поглядела наверх и увидела только черную ночь. Она подняла над собой Знаки Фохлы, но серебро браслета потускнело, и слова были неясны. Холм исчез. Ей ничего не было видно. Воздух пульсировал в ритме ее сердца, черная ночь проникала в ее мозг, мир уплывал от нее.
И тогда Сьюзен услышала голос Ангарад Златорукой:
– Вспомни про рожок в золотой оправе!
Все потеряно! Сьюзен негнущимися пальцами сорвала рожок со своего пояса и поднесла его к губам.
Его звук прозвучал музыкой. Это была музыка ветра, пробежавшего по ледяным пещерам, и откуда-то из-за ветра донесся цокот копыт и голоса:
– Мы скачем! Мы скачем!
И чернота начала таять. Возле стремени Сьюзен стоял человек с высокими гордыми оленьими рогами, росшими из его головы. Он положил руку на шею ее лошади, и вдруг все запестрело от красных, белых, голубых и черных плащей и развевающихся волос. И они увлекли Сьюзен за собой, как легкую соломинку.
И вдалеке, где-то над полем, она увидела девятерых женщин, с соколом на руке и охотничьих собак, и все они стремились к ней навстречу, и радость овладела Сьюзен, и у нее не осталось других мыслей и других воспоминаний, кроме одного: она помнила Селемон, дочь Цеи, и то, как горечь Мотана разлучила их.
Сьюзен пришпорила коня и сама поскакала им навстречу, навстречу той радости, которая пела в ночи и которая подняла всадников из их темных курганов. Но снова послышался голос Ангарад:
– Оставьте ее! Сила ее еще не созрела. Еще не теперь! И охотник тут же снял руку с лошади Сьюзен и потихоньку удалился. Девочке показалось, что она просыпается ото сна, в невыносимо пустом мире. А ей так хотелось поделиться с кем-нибудь своей победой, своим триумфом.
Эйнхейриары поблекли, их фигуры стали легкими и прозрачными, они устремились прочь.
– Селемон! – позвала Сьюзен. Но ее, как что-то лишнее и ненужное, оставили одну на холме! И тут до нее донесся голос:
– Еще не теперь! Это будет! Но не теперь!
И какой-то огонь погас у нее внутри! Вокруг было пусто, и ночной ветерок дул ей в лицо. Но в сердце перемежались и печаль и радость.
Колин почти добрался до круглого холма, когда увидел, как Броллачан стал разрастаться над деревьями, и в тот же самый момент появилась Сьюзен, а он глядел в отчаянии от своего бессилия.
Броллачан настиг ее так быстро, что Колину показалось, точно она скачет назад. Облако завертелось, как смерч, который вырос над Сьюзен, и обрушился на нее. Раздался такой грохот, что сбил Колина с ног и обрушил часть холма, а Броллачан парил в воздухе.
Но когда Колин пришел в себя, он услышал звуки другие, необычайной красоты, которые он не мог потом забыть всю свою жизнь. Это были звуки рожка, и были они прекрасны, как лунный свет на снегу, и другой такой же звук отозвался откуда-то от небесных пределов, и Броллачана начали пронзать серебряные молнии. Он слышал топот копыт и крики: «Мы скачем! Мы скачем!» И все облако так ярко засверкало серебром, что стало больно смотреть.
