Отпирая дверь, он долго возился с ключами – их у него была целая связка, а впустив Талызина, столь же долго запирал дверь, звякая какими-то цепочками и громыхая засовами.
– Ну, как там, на фронте? – спросил старик, справившись с последней задвижкой.
– Честно говоря, приходится нелегко, – проговорил Талызин. – Но духом не падаем.
– И мы не падаем, хотя и нам здесь не сладко. Видели, наверно, во что превращен город?
Талызин кивнул.
Старик привел его на кухню и усадил на табуретку, а сам принялся перекладывать картошку из сетки в картонный ящик.
«Хоть бы кофе угостил», – подумал Иван, но хозяину подобная мысль и в голову не приходила. Впрочем, голод – дело десятое. Сейчас разведчика больше всего на свете интересовало, где человек, которого он разыскивает. Если он его не отыщет, прервется единственная ниточка, ведущая к гамбургскому подполью. Однако расспрашивать старика нужно осторожно, чтобы не вызвать подозрений.
– Выходит, Кирхенштайн при бомбежке погиб?
– Нет, он в больнице.
– Ранен?
– Плеврит у него. Мирная болезнь, – усмехнулся старик, моя руки под краном.
– Вот оно что, – протянул Талызин. – Жаль. Думал поразвлечься здесь, в Гамбурге. А теперь придется потратить время, чтобы навестить его. Или не стоит?
– Дело ваше. – Старик вытер руки худым полотенцем и тяжело опустился рядом с гостем.
– Навещу, пожалуй, – решил Иван, – перед приятелем будет неудобно. Где он лежит?
– Больница далеко. Запишите адрес.
– Я запомню.
Повторив адрес и попрощавшись, Талызин вышел на улицу.
Оставшись один, старик долго бормотал себе под нос: «Какой это у Кирхенштайна родственник? Что-то не припомню. Надо бы расспросить его подробнее. Ну, да бог с ним, с солдатом».
Иван шел по Дитрихштрассе, и в голове у него звучали последние реплики, которыми он обменялся со стариком.
– Держитесь там, на фронте, – напутствовал его старик, не отпуская дверную ручку.
– Постараемся.
Старик повернулся к Талызину и, таинственно понизив голос, прошептал:
– Скоро в войне наступит перелом. Слышали, конечно?
Талызин кивнул.
– На берегах Балтики куется новое оружие. Оно повергнет в прах врагов рейха.
«Новое оружие, новое оружие, – билось в голове. – О нем уже говорят в открытую! Необходимо как можно скорее доставить в Москву добытую информацию».
На одной из улиц по дороге в больницу Талызин наткнулся на дымящую полевую кухню. Здесь раздавали еду беженцам и тем, чьи дома были разрушены бомбежкой. Он стал в очередь, одолжил у кого-то пустую консервную банку и получил порцию горячего супа и кусок хлеба.
К вечеру, добравшись наконец до больницы, он долго уламывал дежурную сестру, чтобы пропустила его к больному Кирхенштайну. В том, что она смилостивилась, решающим аргументом послужили знаки за ранения.
– Он лежит у окна, ваш родственник, – сказала она. – Только разговаривайте недолго. Врач сживет меня со света, если вас застукает.
Талызин открыл дверь в палату, поздоровался и прошел к кровати у окна. На ней спал, тяжело дыша, старый, совсем седой человек. Иван присел на табурет и дотронулся до руки старика. Тот открыл глаза и недоуменно посмотрел на Талызина.
Остальные больные с интересом наблюдали за поздним посетителем. Старика Кирхенштайна никто не навещал, а тут этот солдатик раненый. Надо же!
– Я с фронта… Привез привет от вашего племянника. Здесь буду совсем недолго, нужно скоро возвращаться, – громко сказал Иван, пожимая руку старику. – С трудом нашел вас!..
Последнюю фразу, являвшуюся паролем, Талызин выделил интонацией.
Старик приподнялся на постели и тихо произнес:
– Рад, что нашли меня, пусть и с трудом.
Это был ответный пароль.
Вскоре больные утратили интерес к посетителю, каждый занялся своим делом.
– Заболел я не вовремя, – сказал старик. – И многие мои друзья болеют, время такое. Но кое-кто сопротивляется простуде.
– Мне сестра разрешила быть тут всего несколько минут, – сказал Талызин. – К тому же скоро комендантский час, а я не устроен. Есть ли место, где можно остановиться?
