Теодоры сохранилось в архивах лаборатории и неизбежно должно было попасть на глаза доктору Монтегю. Письмо от него ее позабавило, и она ответила из любопытства (а может, то спящее в Теодоре знание, которое помогло ей угадать символы на карточках за стеной, потянуло ее к Хилл-хаусу), но с твердым намерением отказаться. Тем не менее — возможно, из-за того же бередящего чувства, — получив от доктора Монтегю второе письмо, она потеряла покой и почти сразу закатила беспричинный скандал прелестному существу, с которым вместе снимала комнату. С обеих сторон прозвучали оскорбительные слова, какие может загладить лишь время. Теодора безжалостно разбила очаровательную статуэтку — свой портрет работы прелестного существа, а прелестное существо нещадно изорвало в клочки томик Мюссе, полученный от Теодоры на день рождения, в особенности страницу с нежной, иронической дарственной надписью. И то и другое было, разумеется, совершенно непростительно; прежде чем они смогут посмеяться над происшедшим, должно было пройти хотя бы несколько недель. Теодора в тот же вечер написала доктору Монтегю, что принимает приглашение, и отбыла на следующий день в холодном молчании.
Люк Сандерсон был лгунишкой. И вором. Его тетка, владелица Хилл-хауса, любила говорить, что у племянника лучшее образование, лучшие костюмы, лучший вкус и худшие друзья, каких только можно вообразить. Она ухватилась бы за любую возможность сплавить его куда-нибудь на несколько недель. Семейный адвокат, узнав о целях доктора Монтегю, потребовал, чтобы в доме вместе с ним для порядка поселился кто-нибудь со стороны хозяев, а доктор при первой же встрече разглядел в Люке некую силу или, вернее, кошачий инстинкт самосохранения, после чего возжелал заполучить Люка в помощники с тем же пылом, с каким миссис Сандерсон хотела от того избавиться. Так или иначе, Люк нашел это решение забавным, его тетка вздохнула с облегчением, а доктор Монтегю был более чем доволен. Семейному адвокату миссис Сандерсон сказала, что, по крайней мере, в Хилл-хаусе Люку нечего будет красть: фамильное серебро представляет определенную ценность, но едва ли соблазнит ленивого племянника.
Миссис Сандерсон была несправедлива к Люку: он не стал бы воровать серебряные ложки, или часы доктора Монтегю, или браслет Теодоры. Его нечестность ограничивалась тем, что он таскал у тетки из бумажника мелкие купюры и жульничал за карточным столом. Еще Люк имел привычку обращать в наличность часы и портсигары, которые ему, мило краснея, дарили тетушкины приятельницы. Со временем он должен был унаследовать Хилл-хаус, но никогда не предполагал там жить.
— Я бы вообще не давал ей машину, — объявил муж сестры.
— Это и моя машина, — возразила Элинор, — мы купили ее вскладчину.
— И все равно я считаю, что не надо давать, — повторил муж сестры, обращаясь к жене. — С какой стати она будет раскатывать на ней все лето, а мы останемся без машины?
— Керри постоянно водит, а я никогда, — упорствовала Элинор. — И вообще вы на все лето едете в горы, там вам машина не нужна. Керри, ведь вы же не будете пользоваться машиной в горах?
— А если бедная Линни заболеет? И надо будет везти ее к врачу?
— Машина наполовину моя, — сказала Элинор, — и я ее возьму.
— А если заболеет Керри? Если мы не сможем найти врача и придется ехать в больницу?
— Мне нужна машина, и я ее возьму.
— Об этом не может быть и речи, — с растяжкой проговорила Керри. — Мы даже не знаем, куда ты собралась. Ты не соблаговолила поставить нас в известность. В таких обстоятельствах я не могу дать тебе мою машину.
— Это и моя машина.
— Нет, — отрезала Кэрри. — Ты ее не возьмешь.
— Верно, — кивнул муж сестры. — Кэрри же объяснила — машина нужна нам самим.
Кэрри самую чуточку улыбнулась.
— Я никогда себе не прощу, Элинор, если дам тебе машину и что-нибудь случится. С какой стати мы должны доверять этому доктору? Ты еще довольно молода, а машина стоит больших денег.
— Вообще-то, Кэрри, я звонил Гомеру в кредитный отдел — он сказал, что этот доктор и впрямь работает в каком-то там колледже…
Кэрри, все с той же улыбкой, перебила мужа:
— Конечно, у нас нет оснований не верить в его порядочность. Однако Элинор не соблаговолила сказать, куда едет и как с ней связаться, если нам потребуется машина. Случись что, мы вообще концов не найдем. Даже если Элинор, — продолжала она вкрадчиво, обращаясь к чайной чашке, — даже если Элинор готова мчаться на край света, это еще не значит, что я должна давать ей свою машину.
— Она наполовину моя.
— А если бедная Линни заболеет? В горах? Где нет ни одного врача?
— И вообще, Элинор, я поступаю, как сказала бы мама. Она мне доверяла и уж точно не позволила бы отпускать тебя неведомо куда на моей машине.
— Или, допустим, я заболею, в горах…
— Я совершенно уверена, Элинор, что мама меня поддержала бы.
— И к тому же, — муж сестры внезапно отыскал решающий аргумент, — где гарантии, что ты ее не разобьешь?
Все когда-нибудь бывает первый раз, сказала себе Элинор. Было раннее утро. Она вылезла из такси, дрожа при мысли, что у сестры и ее мужа как раз сейчас могли закрасться первые подозрения, и быстро вытащила чемодан, пока таксист снимал с переднего сиденья картонную коробку. Элинор дала ему излишне щедрые чаевые, думая в это время, не появятся ли сейчас из-за угла сестра с мужем, и воображая, как они кричат: «Вот она где, воровка, так мы и думали!» Нервно оглядываясь, она торопливо шагнула к воротам гаража и налетела на крохотную старушонку. Та выронила свои кульки: один порвался, на асфальт выпали мятый кусок чизкейка, булочка и нарезанный помидор.
— Чтоб тебе, чтоб тебе! — завизжала крохотная старушонка в самое лицо Элинор. — Я это домой несла, чтоб тебе, чтоб тебе!
— Простите. — Элинор нагнулась, но поняла, что помидорные ломтики и чизкейк уже невозможно собрать и сложить в лопнувший пакет.
Старушонка торопливо ухватила второй кулек, пока до него не дотянулась Элинор. Девушка с виноватой улыбкой выпрямилась.
— Мне правда очень жаль, — судорожно выговорила она.
— Чтоб тебе, — повторила крохотная старушонка уже тише, — я несла это себе на завтрак. А теперь, из-за тебя…
— Может быть, я заплачу? — Элинор взялась за бумажник.
Старушонка замерла.
— Не могу я взять у тебя денег, — сказала она наконец. — Понимаешь, я ведь это не покупала, просто собрала, что другие не съели. — Старушонка сердито причмокнула губами. — Видела бы ты ветчину, но ее раньше меня ухватили. И шоколадный торт. И картофельный салат. И маленькие конфетки в бумажных розеточках. Ничего-то я не успела. А теперь… — Обе разом глянули на размазанный по асфальту чизкейк, и крохотная старушонка продолжила: — Как видишь, я не могу вот так просто взять у тебя деньги за чужие объедки.
— Тогда, может, я куплю вам что-нибудь взамен? Я страшно тороплюсь, но если мы найдем магазин, который уже открыт…
Крохотная старушонка ухмыльнулась.
— Ну, у меня тут еще крошечку есть, — сказала она, крепко прижимая к себе уцелевший пакет. — Можешь оплатить мне такси до дома. Так меня уж точно никто больше не собьет.
— С радостью. — Элинор повернулась к водителю, с интересом наблюдавшему за их разговором. — Отвезете эту даму?
— Двух долларов хватит, — заметила старушонка, — ну и чаевые этому джентльмену. При моем росточке, — с удовольствием объяснила она, — при моем росточке это просто беда — вечно кто-нибудь налетает. Зато как приятно встретить человека, который готов загладить свою вину. Другие с ног собьют и
