Потом во мраке зажглись два холодных желтых огонька, а мою щеку неожиданно обдало резким ветром. Я уже было решил, что настал мой смертный час. Но в этот миг желтые огоньки погасли, а тьма огласилась истошным воем – такой могла бы издать женщина, чью грудь вскрыла на алтаре неловкая рука неопытного жреца. Оборвавшись, вой сменился бульканьем и хрипом; при этом вокруг стоял страшный треск: раненый ягуар явно ломал все окрестные кусты.
– Прости, что мне пришлось подпустить его так близко, – произнес совсем рядом со мной Пожиратель Крови. – Но чтобы наверняка поразить цель, мне нужно было видеть блеск глаз ягуара.
– Ты уверен, что это был ягуар? – спросил я, ибо в моих ушах все еще звучал этот ужасный, совершенно человеческий крик, и я боялся, что мы случайно убили бродившую в темноте женщину.
Но тут треск прекратился, и Пожиратель Крови торжествующе произнес:
– Прямо в легкое. Совсем недурно для броска наугад. – Потом, видимо склонившись над мертвым хищником, он пробормотал какое-то проклятие.
У меня просто упало сердце: наверняка сейчас Пожиратель Крови признается, что по ошибке пронзил копьем какую-нибудь несчастную, заблудившуюся в ночном лесу женщину, покрытую язвами и синими пятнами. Но вместо этого он сказал:
– Иди сюда, помоги мне оттащить зверя в лагерь.
Я так и сделал и пришел к выводу, что если это и была женщина, то весила она не меньше меня самого и имела задние лапы, как у кота.
Разумеется, страшный вой разбудил весь лагерь, и все выскочили из-под своих одеял. Мы с Пожирателем Крови положили добычу возле костра, и я наконец смог толком ее рассмотреть. То действительно был большой кот, но не пятнистый.
– Вот что значит долго не охотиться, – ворчливо промолвил старый вояка. – Видимо, я совсем разучился делать манки: вместо ягуара попался кугуар, горный лев.
– Какая разница! – Я, как и он, запыхался и говорил с трудом. – Мясо есть мясо, а из шкуры выйдет хороший плащ.
Понятное дело, в ту ночь никто в лагере больше не спал. Мы с Пожирателем Крови отдыхали и гордо задирали носы, наслаждаясь всеобщим восхищением: я не уставал нахваливать его отвагу и меткость, а он – мои терпение и выдержку. Тем временем рабы содрали с хищника шкуру и принялись разделывать тушу на небольшие куски, чтобы их можно было нести. Коцатль приготовил для всех сытную маисовую атоли, решив по случаю удачной охоты побаловать нас еще и лакомством. Достав яйца, которыми мы разжились в деревушке Неджапа, он проткнул скорлупу каждого из них прутиком, перемешал желток и белок и быстро разогрел яйца на горячих углях. Мы с удовольствием высосали сквозь дырочки вкусное теплое содержимое.
На следующих двух или трех ночных привалах мы лакомились довольно жилистым, но чрезвычайно вкусным кошачьим мясом. Пожиратель Крови отдал шкуру кугуара самому рослому и сильному рабу, Десятому, велев тому носить ее как накидку и постоянно мять руками. Все бы ничего, но мы не потрудились втереть в мездру шкуры толченую дубовую кору, и вскоре она начала так гадко вонять, что мы велели Десятому держаться от остальных на изрядном расстоянии. Кроме того, поскольку во время путешествия по горам нужны не только ноги, но и руки, Десятому не часто выпадала возможность по-настоящему мять шкуру. От солнца она заскорузла и задубела, так что бедняга мог бы с равным успехом носить на спине доску. Однако Пожиратель Крови не разрешал рабу избавиться от вонючей ноши, утверждая, что изготовит из нее щит, так что злосчастная шкура проделала с нами весь путь через горный хребет Семпуюла.
Я рад, господа писцы, что сеньор епископ Сумаррага не почтил нас сегодня своим присутствием, ибо намерен поведать об одном событии из числа тех, каковые его преосвященство считает низменными и греховными: он бы наверняка снова побагровел от негодования. По правде говоря, хотя с той ночи минуло уже сорок лет, мне, стоит лишь о ней вспомнить, сразу становится не по себе. Я, несомненно, умолчал бы об этом событии, не будь оно столь важным для правильного понимания множества иных, более существенных.
Когда наша колонна из четырнадцати человек наконец перевалила через последние отроги Семпуюлы, мы снова оказались на землях сапотеков, неподалеку от большого города, расположенного на берегу широкой реки. Теперь вы именуете его Вилья-де-Гвадалахар, но в те времена город, река и все земли вокруг него назывались на языке лучи Лайу Бицйу, Край Бога-Ягуара. Однако поскольку то был оживленный перекресток нескольких торговых путей, многие местные жители говорили также и на науатлъ. Поэтому у города было и второе название, данное ему путешественниками из Мешико, – Теуантепек, или просто Холм Ягуара. Уж не знаю, кому взбрело в голову назвать холмом широкую полноводную реку и прилегающую к ней плоскую равнину, но, похоже, кроме меня, никто не замечал этого несоответствия.
Город находился на расстоянии всего пяти долгих прогонов от того места, где река впадала в великий Южный океан, что, естественно, привлекало жившие по соседству племена. Туда переселялись цогуэ, нешито, реже – гуаве и даже некоторые миштеки. Улицы Теуантепека поражали разнообразием лиц, оттенков кожи, одежд, а также акцентов и наречий. Правда, преобладал там все же народ Туч, так что большинство встречных отличались той же красотой и грациозностью, что и в Цаачиле.
В день прибытия, когда наш маленький отряд устало, но бодро ковылял по натянутому над рекой канатному мосту, Пожиратель Крови осипшим от усталости и дорожной пыли голосом произнес:
– Там дальше, в Теуантепеке, есть превосходные постоялые дворы.
– Бог с ними, с превосходными, уже нет сил идти, – откликнулся я. – Мы остановимся на первом попавшемся.
И в результате, не послушавшись старого вояку, мы, измотанные, изголодавшиеся, оборванные, грязные и вонючие, как жрецы, действительно ввалились в дверь первой попавшейся гостиницы на самом берегу реки.
Казалось бы, мелочь, но именно эта мелочь положила начало длинной цепи событий, прошедших через все последующие дни и дороги моей жизни, связав мою судьбу с судьбой Цьяньи и судьбами многих других людей, в том числе и столкнув меня с человеком, который так навсегда и останется для меня безымянным.
Так послушайте же, братья, с чего все это началось.
Когда все мы, включая рабов, вымылись, побывали в парилке, ополоснулись снова и переоделись в чистое, нам подали еду. Рабы ужинали в сумерках снаружи, на заднем дворе, а мне, Коцатлю и Пожирателю
