золотой пыли, обрезков меди и бобов какао. Но перед этим я сказал:
– Ты упустил одну маленькую деталь. Я должен тебе за размещение своего каравана.
– Ах, да! – оживился жирный старый мошенник. – Как благородно с твоей стороны, что ты сам об этом напомнил.
И прибавил к сумме выкупа плату за постой.
– И еще одна мелочь, – добавил я, сделав вид, будто только что вспомнил.
– Да?
Его рука с мелом замерла.
– Вычти жалованье, причитающееся женщине по имени Джай Беле за четыре года.
– Что?
Оба воззрились на меня: он – в изумлении, она – в восхищении.
– Жалованье захотела? – глумливо произнес толстяк. – Эта женщина была отдана мне как тлакотли...
– Если бы твои подсчеты были верны, ей не пришлось бы становиться рабыней. Подумай сам: не обмани ты бишосу, он присудил бы тебе разве что долю в этом постоялом дворе. А ты, мошенник, не только обманом завладел чужой собственностью, но и поработил свободную женщину. Это преступление.
– Хорошо, хорошо. Дай-ка я сосчитаю. Два боба какао в день...
– Это жалованье рабыни. А ты пользовался услугами бывшей владелицы этой гостиницы. Безусловно, она имеет право на жалованье свободной женщины, которое составит... двадцать бобов в день.
Услышав это, Вайай схватился за волосы и завыл.
– Ты чужак, – добавил я, – в Теуантепеке тебя едва терпят, а она как-никак из Бен Цаа. Если мы отправимся к правителю...
Он немедленно прекратил скулить и принялся судорожно писать, поливая бумагу потом. Но когда подсчитал все, взвыл еще пуще:
– Более двадцати девяти тысяч! Да столько бобов нет на всех кустах какао во всех Жарких Землях!
– А ты пересчитай все в перьях золотого порошка, – посоветовал я. – Глядишь, будет не так страшно.
– Разве? – проворчал он, следуя моей рекомендации. – Да ведь если я соглашусь выплатить ей это жалованье, у меня после всей этой сделки не останется даже на набедренную повязку. Если я вычту эту сумму, то получится, что ты заплатишь мне меньше половины изначальной ссуды!
Тут его голос сорвался на визг, а пот лил с негодяя так, словно он плавился.
– Правильно, – сказал я. – Это сходится с моими собственными подсчетами. В каком виде желаешь получить плату? Все золотом? Или медью?
Я потянулся к своей торбе.
– Это вымогательство! – возмутился Вайай. – Настоящий грабеж!
В моей котомке нашелся также и маленький обсидиановый нож, острие которого я и приставил к одутловатой физиономии мошенника, где-то между вторым и третьим подбородком.
– Слова правильные, – холодно произнес я, – но относятся они к тебе. Ты обманом завладел имуществом беззащитной вдовы и целых четыре года пользовался ее дармовым трудом, а она тем временем впала в полнейшую нищету. Цифры у тебя на руках, подсчеты ты делал сам, так что спорить тут не о чем. Я заплачу тебе сумму, которую ты наконец насчитал...
– Разорение! – заорал он. – Опустошение!
– Ты дашь мне расписку, подтверждающую, что полученная плата отныне и навсегда аннулирует все твои притязания на находившуюся в залоге собственность этой женщины. А потом на моих глазах порвешь старую закладную, подписанную ее покойным мужем. После чего заберешь свои пожитки и уберешься отсюда.
– А если я откажусь? – прохрипел Вайай, предприняв последнюю попытку сопротивления.
– Дело твое. Но тогда я, под угрозой вот этого самого ножа, отведу тебя к бишосу. За воровство и мошенничество тебя приговорят к удушению петлей, скрытой под цветочной гирляндой, ну а уж за порабощение свободной женщины... Я не местный и не знаю, какие пытки здесь в ходу.
Мерзавец тяжело осел и окончательно признал поражение.
– Убери нож. Давай рассчитываться. А ты принеси чистой бумаги! – рявкнул он Джай Беле, но тут же поморщился и сбавил тон: – Пожалуйста, моя госпожа, принеси бумагу, краски и камышинку для письма.
Разложив тряпицу, я отсчитал нужное количество набитых золотом перьев и медных пластинок, после чего в моей торбе почти ничего не осталось, и сказал:
– Напиши расписку на мое имя. На здешнем наречии меня зовут Цаа Найацу.
– Подходящее имя для злодея-погубителя, – проворчал он, выводя на бумаге символы. И, клянусь, орошая ее слезами.
Почувствовав на своем плече руку Джай Беле, я поднял на нее глаза. Женщина провела весь день в трудах, а теперь еще к этому добавилась и бессонная (не говоря уж обо всем прочем) ночь, но сейчас держала голову высоко. Ее прекрасные глаза сияли, и все лицо светилось.
– Это не займет много времени, – сказал я. – Сходи-ка ты пока за дочками. Пора им возвращаться
