Товарищи взирали на мою добычу с восторгом и завистью. Один из них предложил мне помощь, но я выдохнул: «Нет!» Даже это слово далось мне с трудом, однако подвиг был мой, и я не собирался ни с кем делиться славой.
Вот в таком виде – с угрюмым воителем-Ягуаром на спине и ликующим Коцатлем, следовавшим за мной по пятам, сопровождаемый аж двумя командирами, Ксококом и Пожирателем Крови, гордо вышагивавшими по обе стороны от подчиненного, – я и прибыл наконец к месту, где завершилось сражение.
Особого ликования и торжества там не наблюдалось: уцелевшие и легко раненные воины обеих армий отдыхали, в изнеможении повалившись на землю; остальные аколхуа и тлашкалтеки корчились от боли, стонали и кричали на разные лады.
Между ними расхаживали лекари со своими снадобьями и бормотавшие заклинания жрецы. Некоторые из уцелевших бойцов, превозмогая усталость, помогали лекарям или собирали разбросанное по полю оружие, а также трупы и отсеченные части тел: руки, ноги и даже головы. Непосвященному человеку сейчас было бы трудно разобраться, кто здесь победители, а кто побежденные. Над полем висел смешанный запах крови, пота, грязных тел, мочи и кала.
Лавируя между лежавшими бойцами, я озирался по сторонам, высматривая кого-нибудь из командиров, чтобы сдать ему пленного.
Но весть об успехе опередила нас, и передо мной неожиданно появился не кто иной, как сам Несауальпилли. Он был облачен, как и подобало юй-тлатоани, в мантию, но под ней носил оперенный панцирь воителя-Орла, сейчас основательно заляпанный кровью. Вождь аколхуа не просто командовал войском, но и лично участвовал в сражении. Ксокок и Пожиратель Крови почтительно остановились в паре шагов за моей спиной, а правитель Тескоко приветствовал меня, подняв руку.
Я опустил своего пленника на землю, устало исполнил жест целования земли и, тяжело дыша, с трудом проговорил:
– Мой господ... господин... это... мой возлюбленный сын.
– А это, – промолвил благородный воитель, с иронией кивнув в мою сторону, – мой почтенный отец. Микспанцинко, владыка Глашатай.
– Молодец, юный Микстли, – сказал командующий. – Ксимопанолти, воитель-Ягуар Тлауи-Колотль.
– Я приветствую тебя, старый враг, – обратился пленник к моему господину. – В первый раз мы встречаемся не в разгар сражения.
– И похоже, что этот раз окажется последним, – ответил юй-тлатоани, опустившись на колени рядом с пленником, словно тот был его товарищем. – Жаль. Мне будет недоставать тебя. Мы с тобой встречались в незабываемых поединках. Кто мог предположить, что такой великий герой будет взят в плен новобранцем? – Он тяжело вздохнул. – Порой терять достойного противника бывает не менее печально, чем доброго друга.
Я слушал этот разговор с некоторым изумлением. До сего момента мне не приходило в голову поинтересоваться символами на щите пленного, тем паче что его имя – Тлауи-Колотль, Вооруженный Скорпион, – все равно ничего мне не говорило. Но для опытных воинов оно, очевидно, было громким и столь славным, что отблеск этой славы падал и на человека, пленившего подобного героя.
– Чтобы вырваться из засады, мой старый враг, – сказал Вооруженный Скорпион Несауальпилли, – я убил четырех твоих благородных воителей. Двух Орлов, Ягуара и Стрелу. Но если бы я знал, что уготовил мне тонали, – он бросил на меня взгляд, в котором смешивались удивление и презрение, – то уж лучше бы позволил одолеть меня кому-нибудь из них.
– Ты еще сразишься с благородными воителями, прежде чем умрешь, – заверил его Чтимый Глашатай. – Я позабочусь об этом. А сейчас позволь мне облегчить твои страдания...
Он повернулся и окликнул возившегося неподалеку с раненым бойцом лекаря.
– Минуточку, – побормотал тот.
Одному из воинов аколхуа в бою отсекли нос, сейчас хирург пришивал его на место, используя колючку кактуса в качестве иглы и собственный волос вместо нитки. По правде сказать, смотреть на это было страшнее, чем на просто кровавую рану. Закончив пришивать, врач поспешно залепил швы пастой из подсоленного меда и поспешил к моему пленнику.
– Развяжи-ка ремни на его ногах, – бросил лекарь одному своему помощнику и, повернувшись к другому, распорядился: – А ты набери из того костра плошку угольев, да погорячее.
Стоило снять ремни, как обрубки ног Вооруженного Скорпиона снова начали кровоточить, а к тому времени, когда второй помощник вернулся с миской раскаленных добела угольков, по которым пробегали, вспыхивая, маленькие искорки, кровь уже хлестала ручьем.
– Мой господин, – услужливо обратился Коцатль к лекарю, – вот его ноги.
Хирург досадливо хмыкнул:
– Убери. Ступни нельзя взять да и пришить на место, как кончик носа. – И обратился к раненому: – Как будем прижигать, обе сразу или по одной?
– Как тебе угодно, – равнодушно ответил Вооруженный Скорпион.
Как до этого он ни разу не вскрикнул и не застонал от боли, точно так же раненый воитель не издал ни звука и когда лекарь, взяв в руки одновременно оба его обрубка, сунул их в плошку с углями. А вот Коцатль не выдержал: повернулся и убежал. Кровь зашипела, над плошкой поднялось облачко розоватого пара. Опаленная плоть затрещала, испуская чуть менее противный голубоватый дымок. Вооруженный Скорпион наблюдал за всем этим так же спокойно, как и лекарь, невозмутимо вынувший обуглившиеся и почерневшие обрубки из углей. Это прижигание запечатало рассеченные кровеносные сосуды и остановило кровотечение. Затем целитель щедро смазал обрубки бальзамом: пчелиным воском, смешанным с яичными желтками, настоем ольховой коры и корнем барабоско, после чего поднялся и доложил:
– Мой господин, смерть этому воину уже не грозит, но пройдет еще несколько дней, прежде чем он оправится от потери такого большого количества крови.
– Пусть для него приготовят носилки, подобающие знатному господину, – распорядился Несауальпилли. – Вооруженный Скорпион возглавит колонну пленников.
