даже обиделся этим предложением и напомнил мне, что в последний раз угощение ставил я, — это было около трех месяцев тому назад. Он гордился тем, что получает шесть шиллингов в неделю, точно какой- нибудь богач, получающий шестьдесят тысяч фунтов стерлингов в год, и я был принужден уступить ему. Итак, он заплатил восемь пенсов, и мы с ним расстались, уговорившись наперед, что я приду к нему вечером «на квартиру». «Помещение у меня плоховато, — объяснил он мне, — но я уверен, что вы не обратите внимания на неудобства в такой квартире, где живет холостяк. Это помещение мне подходит… в настоящее время».
Провести ночь, слушая, как сумасшедший читает роль Ромео — перспектива не особенно приятная, но у меня не хватило духу обмануть этого беднягу, даже и в том случае, если бы я не дал ему слова, и поэтому, просидев вечер совершенно спокойно — что было для меня необычной роскошью — и посмотрев на других актеров, старавшихся меня позабавить, я отправился разыскивать Мэта по тому адресу, который он мне дал.
Дом, в котором он жил, стоял на узеньком дворе и находился позади Нового Проезда. Парадная дверь стояла отворенной настежь, несмотря на то, что было уже двенадцать часов ночи и на дворе очень холодно. На приступке лежал, свернувшись, ребенок, а в коридоре спала какая-то женщина. Пробираясь ощупью в темноте, я наткнулся на эту женщину. Казалось, она привыкла к тому, чтобы по ней ходили, потому что она безучастно подняла голову и затем сейчас же заснула опять. Мэт сказал мне, что он живет на самом верху, а поэтому я поднимался вверх до тех пор, пока не кончилась лестница; тут я остановился и посмотрел вокруг себя. Увидя свет в одной из комнат, я заглянул в полуотворенную дверь и увидал странного субъекта, одетого в костюм ярких цветов, с длинными, падающими на плечи, волосами, который сидел на краю сломанной кровати. Сначала я не мог понять, что это значит, но скоро сообразил, что это Мэт, вполне загримированный для роли Ромео, и вошел в комнату.
Несколько часов тому назад он показался мне очень странным, страннее, чем когда-либо, но теперь его суровое, загримированное лицо и его большие глаза, которые показались мне еще более дикими, чем прежде, положительно пугали меня. Он протянул мне свою худую белую руку, но не встал с места.
— Извините, что я не встаю, — сказал он; он говорил медленно и слабым голосом. — Я сам не знаю, что со мной делается. Мне кажется, что я буду не в состоянии репетировать роль. Очень жалею, что пригласил вас к себе понапрасну, но вы непременно должны прийти ко мне в другое время.
Я уложил его в постель в том костюме, в каком он был, и покрыл его лежавшим на постели старым тряпьем. Несколько минут он лежал смирно, но потом поднял глаза кверху, посмотрел на меня и сказал:
— Я не забуду вас Л., когда мои дела поправятся. Вы относились ко мне хорошо, когда я был беден, — я не забуду этого, друг мой. Скоро представится мне благоприятный случай… очень скоро, и тогда…
Он не кончил фразы, но начал бормотать про себя разные отрывки из своей роли и скоро заснул. Я вышел потихоньку из комнаты и пошел отыскивать доктора. Наконец мне удалось поймать одного эскулапа, и я пошел вместе с ним на чердак, занимаемый Мэтом. Мэт все еще спал; сделав все, что только я мог и уговорившись насчет его с доктором, я ушел, потому что на следующий день, рано утром, я должен был отправиться в путь.
Я не надеялся больше увидать Мэта, и действительно после этого я уже никогда не видал его. Те люди, которые долгое время живут на шесть шиллингов в неделю, задумав умирать, умирают скоро, и через два дня после того, как я видел сумасшедшего Мэта, ему представился благоприятный случай, которым он и воспользовался.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
Квартиры и квартирные хозяйки
На Главной Восточной железной дороге с меня взяли лишнего за корзину, и с тех пор я возненавидел эту спутницу. Бесспорно, весу в ней было больше нормы, но актеры доставляют такой хороший доход железным дорогам, что если их багаж и весит несколько более, чем следует, то обыкновенно на это не обращают внимания. Но Бишопсгэтские злодеи были неумолимы. Напрасно я старался убедить их в том, что корзина «легка, как перышко». Но они поставили-таки на своем, — сунули ее боком на какую-то трясущуюся железную дощечку и клали что-то такое, отчего шест поднимался и опускался; а потом дали мне, неизвестно для чего, лоскуток бумажки, на котором стояло «4 шиллин. 4 пенса»; я объяснил им, что мне этого не нужно, но они всучили мне этот лоскуток, как будто бы я нарочно просил их об этом.
Местом моего назначения был маленький торговый городок в одном из восточных графств, куда я приехал около полудня. Из всех городов, в которых мне приходилось когда-либо бывать, этот город можно было бы назвать мертвым городом по преимуществу, несмотря на то, что тут жили люди. Таковы все города в восточных графствах, — они более или менее и мертвые, и в то же время живые, и скорее первое, чем последнее, но тот город, в который я приехал, был олицетворением скуки.
У вокзала не было ни души. На вокзальном дворе стоял один только кэб, в который была впряжена хромоногая лошадь; эта последняя, со своею опущенной головою и согнутыми ногами, изображала собою картину покорившегося судьбе несчастья; но возница куда-то исчез, — может быть, его смыл дождь, который лил как из ведра, не переставая.
Оставив свои вещи на вокзале, я пошел прямо в театр. Дорогой я заметил две или три зеленых афиши, озаглавленных: «Королевский театр»; в них говорилось, что известный всему миру трагик из Дрюри-Лэна будет сегодня вечером великолепно исполнять свои роли в «Ричарде III-м» и «Идиоте- свидетеле». Жителей города, ради их собственной пользы, просили «приходить пораньше». Когда я пришел в театр, то вся труппа была уже в сборе на сцене, и актеры имели такой же мрачный вид, как и сам город. У всех них был насморк, не исключая и антрепренера, «известного всему миру трагика из Дрюри-Лэна», который, кроме этого, страдал еще и невралгией в лице (tic douloureux).
После того как были прорепетированы на скорую руку трагедия, мелодрама и шутка, которые давались в этот день вечером (до моего приезда все мои роли пересылались мне по почте), я отправился разыскивать себе квартиру, так как пришел к убеждению, что мне одному будет веселее, нежели в обществе какого-нибудь актера из этой труппы.
Когда переезжаешь из одного города в другой, то нельзя сказать, чтобы отыскивание квартиры было особенно приятным делом. Это значит, что человек должен проходить час или два взад и вперед по глухим улицам, поглядывать искоса на окна, стучаться в двери и ждать на подъездах. Все это время вам представляется, что за вами следят все жители улицы, что они считают вас или за обманщика с просительными письмами, или за сборщика водяного налога, а потому относятся к вам с презрением. Вы только тогда и найдете подходящее помещение, когда перебываете во всех тех, которые вам не подходят. Если бы только можно было начать с конца и идти в обратном порядке, то поиски прекратились бы сразу. Но почему-то всегда случается, что вам это не удается и вы бываете принуждены идти обычным путем. Во- первых, есть такие комнаты, за которые запрашивают вдвое против того, сколько вы можете дать, и тут вы говорите, что зайдете опять и что вам нужно наперед повидаться с одним приятелем. Потом есть такие комнаты, которые только что сдали, или сейчас сдадут другому, или же сейчас не сдают. Есть такие комнаты, в которых вы должны спать в одной постели с другим джентльменом, а этот другой джентльмен оказывается или бильярдным маркером из отеля напротив, или же каким-нибудь получающим поденную плату фотографом.
Есть такие хозяева, которые не пустят вас к себе потому, что вы не женаты и с вами нет жены, или же потому, что вы — актер; хозяева, которые требуют, чтобы вас целый день не было дома, или такие, которые требуют, чтобы вы возвращались домой в десять часов вечера. А затем бывает и так, что вам отворит дверь какая-нибудь одетая неряшливо женщина, а за ней бежит целая куча грязных ребятишек, которые держатся за ее юбку и смотрят на вас с немым ужасом, очевидно думая, что вот и на самом деле пришел тот «большой страшный человек», которым их так часто пугают; или выйдет какой-нибудь дурак — муж, который почешет в голове и скажет, что вам лучше зайти в другой раз, когда будет дома «хозяйка»; или же — что раздражает всего больше — хозяйка, когда вы уйдете, остановится в дверях и будет смотреть вам вслед, так что у вас пройдет охота смотреть квартиры в других домах на этой улице.
