К тридцати я уже понимала, что одним лишь трудом в академики не пробиться, да и это казалось мне ничтожной платой за дело, которому посвящаешь всю свою жизнь. Я хотела большего.
— Чего же?
— Мне нужна была всемирная слава, признание бесспорное, абсолютное. У меня есть талант, я развивала его трудолюбием. Так шаг за шагом я продвигалась вперед, подталкиваемая честолюбивыми мыслями о великом открытии. Было что-то детское в моих мечтах, но они начали претворяться в жизнь. К сорока годам я поняла, что стою на пути великих открытий. Ты знаешь что такое трупное окоченение?
Мне сделалось дурно.
— Слава богу, нет, — борясь с тошнотой, сказала я. — Если и знаю, то лишь в очень общих чертах.
— Это своеобразное состояние мышечной ткани трупа, которое начинает проявляться спустя два- четыре часа после наступления смерти. Скелетные мышцы начинают постепенно уплотняться, становясь короче. Это создает препятствие для совершения пассивных движений в суставах нижней челюсти, верхних и нижних конечностей. Так вот сначала меня интересовала сократительная способность мышечной ткани, которая обусловливается наличием в миофибриллах мышц специфического контрактильного белка — актомизиона. Я начала изучать сложнейший физиологический процесс — сокращение мышц, состоящий из серий биохимических превращений. Эти превращения в основном определяются состоянием аденозинтрифосфорной кислоты — АТФ. В ее присутствии происходит сокращение миофибрилл, при ее синтезе наступает их расслабление. Синтез АТФ обусловлен тем, что миозин обладает свойством аденозинтрифосфатазы, которая расщепляет АТФ, при этом высвобождается большое количество энергии, в результате чего мышца переходит в расслабленное состояние. Ресинтез АТФ осуществляется двумя путями. Первый состоит в ферментном переносе фосфатной группы от креатинфосфата на АТФ, чем обеспечивает ее ресинтез. Второй, более медленный, связан с гликолитическими и окислительными процессами. Нарушение ресинтеза АТФ…
Вы уж меня извините, но в этом месте я запротестовала. По вдохновенной физиономии Ивановой я поняла: это у нее на долго и нет смысла ждать, когда пройдет. Я ждать и не стала, а завопила, всем своим видом выражая нетерпение:
— Стой! Стой, стой, стой, стой. Остановись, Иванова, лучше по-хорошему остановись.
Она пришла в себя и с детской обидой на взрослом лице спросила:
— Почему остановиться?
— Потому. Мне, Иванова, конечно, лестно, что ты так хорошо во всем этом разбираешься, да и сама я была не прочь узнать каким таким образом все это у меня туда-сюда двигается пока я еще жива и не достигла трупного окоченения, но (уж извини) полный курс твоей этой, как ее…
— Танатологии, — подсказала Иванова.
— Правильно. Молодец, следишь за мыслью. Так вот полный курс танатологии я уж никак не потяну, и лекцию, пусть и захватывающе интересную, но вынуждена прервать.
— Почему? — вконец расстроилась Иванова.
— Да потому, — неважно борясь с раздражением ответила я. — Потому что ты сама сказала, что скоро умрешь, а мне бы хотелось узнать правду до того, как это случится. Разговору же о мышцах я не вижу конца. Ты столько лет занималась этим, а сейчас хочешь все изложить за один раз. Нет уж, давай сделаем хоть короткий перерыв, во время которого ты мне расскажешь для чего убила Верочку и Моргуна.
— Да для этого же и убила, — возмутилась Иванова. — Никогда у тебя не хватает терпения, всегда забегаешь вперед. Знаешь, что с тобой хорошо делать? С тобой хорошо есть гов…
— Знаю, знаю, — поспешила я перебить ее. — Давай не будем о кулинарии, а перейдем сразу к сути.
— Если ты дослушаешь меня до конца, то суть откроется сама собой, — пообещала Иванова, но я ей довериться никак не могла.
Я уже наслушалась ресинтезов и аденозинтрифосфатаз и хотела чего-нибудь простого и понятного, жизненного, а потому воскликнула:
— Зачем ты убила Верочку и Моргуна? Говори, но так, чтобы я могла понять без переводчика.
Иванова тяжело вздохнула, мол как с вами, тупыми, трудно, и перешла на нормальный язык.
— Я открыла вещество, которое позволяет увеличить работоспособность человека в несколько раз, — со сдержанным триумфом ответила она.
Честно скажу, меня это не впечатлило. Таких веществ сейчас пруд пруди. Об этом узнаёшь, стоит лишь задержаться у телевизора дольше, чем на двадцать минут: тут же напорешься на рекламу, со всеми бальзамами и прочими чудодейственными средствами. В свое время я (на пару с соседом Акимом) литрами пила бальзам Битнера и только хмелела. А у хмельной у меня и без бальзама сил столько, что бог знает, порой, чего натворю. Поэтому пить Битнера бросила и больше никому не верю. Аким тоже перешел на “Абсолют” и утверждает, что это почище всякого Битнера.
— Иванова, — сказала я, — чем ты хочешь меня удивить? Меня, человека, истерзанного рекламой. Что мне с этого вещества?
— Темное ты создание, — разочарованно произнесла Иванова. — Просто говорящая обезьяна. Вещество это — революция в науке. Даже представить не можешь, какие открываются перед человечеством перспективы. Если удастся решить ряд, сопряженных с моим открытием проблем, ты, Мархалева, сможешь дожить до двухсот лет и сохранить свою потертую свежесть. Нет, лучше, сможешь вернуть былую.
У меня даже дух захватило от таких перспектив. Я совсем по-другому взглянула на Иванову вместе с ее открытием.
— Так что же ты! — закричала я, хватая ее за грудки. — Что же ты не решаешь эти проблемы, а тратишь свое драгоценное время на всяких Верочек и Моргунов. Они же ногтя твоего не стоят!
Иванова едва не прослезилась от моего признания. Стало очевидно: она меня не убьет никогда, столько нежности было в ее взгляде.
— Согласна с тобой, — призналась она, — но имела глупость поделиться с Фимой своим открытием. Он вечно пьян и быстро проболтался дочери. На тот момент она заканчивала фармацевтический институт и носилась с идеей об аспирантуре. Максим, муж Власовой, всячески ей помогал. Вера рассказала ему о моем открытии, добавив от себя, что прекрасные перспективы ждут открытое мною вещество в спорте.
Я удивилась.
— Почему в спорте?
— Потому что вещество распадается в организме человека таким образом, что не может быть выявлено обычным аналитическим путем. А это допинг. Сильнейший. Равных ему пока нет в мире. Ну, а дальше сама понимаешь: мои идеи мужу Власовой стали чрезвычайно близки. Он потребовал встречи со мной.
Я ахнула.
— И ты согласилась на его авантюру?
— Потому что не могла работать, продвигаться вперед. Остро ощущалась нехватка средств. На одной голове далеко не уедешь. Мне нужна была своя лаборатория. Открытие стоило того.
— Надо было искать спонсора.
Иванова покрутила пальцем у виска.
— Думаешь — умней меня? Где я только не была. Даже в ФСБ ходила. Надеялась, хоть там заинтересуются. Как бы не так. Начали морочить голову, ждите, ждите, пошлем на научную экспертизу. А кто там сидит в их экспертизе? Собрали кучу недоумков. Выложи им все карты на стол, тогда они подумают. Нашли дуру. Так я им и выложила, держи карман шире. Да я рада была, когда получила предложение работать в его подпольной лаборатории. Чуть ли не молилась на этого прохвоста Максима, мужа Власовой.
— Так ты знала, что жена Мазика — твоя бывшая подшефная?
— Конечно, но мы с Максимом не слишком обрадовались такому совпадению и решили наше знакомство держать от нее в секрете. Очень не понравилась мне твоя случайная встреча с ней. Случайно ты попадаешь в дом, где находятся лаборатория и производство. Случайно встречаешься с Власовой. Случайно подвозит тебя Владимир, на встречу с которым приехала я. Не слишком ли много случайностей?
— Достаточно, но я не виновата.
— Теперь уже знаю, но первое время была в больших раздумьях. Я поделилась своими сомнениями с
