Трое за границей

себя маслом. Затем он забрал машину, сложился через нее пополам, как вьючное седло, и так, потеряв равновесие, съехал на голову. Три раза он говорил:

— Слава Небу! Наконец-то.

А два раза:

— А, ч-черт! Опять.

Что он сказал в третий раз, я стараюсь забыть.

После этого он вышел из равновесия и решил действовать страхом. Велосипед, как я был рад отметить, проявил дух. Последующие мероприятия выродились в обыкновенный бой без правил между ним и устройством. Иной раз на дорожке окажется велосипед, а он сверху; иной раз положение изменится на противоположное — на дорожке окажется он, а велосипед на нем. Вот, упоенный победой, он стоит, зажав велосипед между ног. Но триумф мимолетен: велосипед быстрым внезапным маневром освобождается, оборачивается вокруг и лупит его по голове ручкой руля.

Без четверти час, грязный и растрепанный, израненный, истекающий кровью, он сказал «ну, вроде бы все», поднялся и утер пот со лба.

Велосипед также получил на орехи. Кто из них претерпел больший урон, сказать было бы трудно. Я отвел Эббсона на кухню, где он привел себя в порядок (насколько это было возможно без помощи углекислого натрия и подобающих инструментов), и отправил его домой.

Велосипед я погрузил в кеб и отвез в ближайшую мастерскую. Мастер вышел и посмотрел на него.

— Что вы хотите, чтобы я с этим сделал? — спросил он.

— Я хочу, — сказал я, — насколько это возможно, что бы вы это отремонтировали.

— Уже как бы поздно, — покачал головой он. — Но я постараюсь.

Его старания вышли в два фунта и десять шиллингов. Но машина была уже не та, и в конце сезона я оставил ее у скупщиков на продажу. Я не хотел кого-то обманывать. Я попросил агента указать в объявлении, что велосипедом год уже пользовались. Агент посоветовал вообще не указывать никакой даты. Он сказал:

— Здесь вопрос не такой, что правда, а что неправда. Здесь вопрос такой, во что ты заставишь людей поверить. На вид, между нами, велосипеду года не дашь. На вид, если уж на то пошло, ему можно дать все десять. Про год выпуска не будем вообще ничего говорить. Что выручим, то и выручим.

Я доверил дело ему, и он выручил целых пять фунтов. (По его словам, больше чем он ожидал сам.)

Существует два способа, чтобы получать моцион с помощью велосипеда: его можно «осматривать», а можно просто на нем кататься. В целом я не уверен, что человек, который находит удовольствие в осмотрах велосипеда, попадает пальцем в небо. Он не зависит ни от погоды, ни от ветра; состояние дорог его не тревожит. Дайте ему ключ, узел тряпья, масленку, на что-нибудь сесть, и он будет счастлив в продолжение всего дня. Ему, конечно, придется мириться с определенными недостатками (счастья, чем-то не омраченного, не существует). Сам он всегда выглядит как бродячий лудильщик, а велосипед своим внешним видом приводит к соображению, что его угнали и пытались, таким образом, закамуфлировать (но так как хозяин редко заезжает на нем дальше первого верстового столба, это, возможно, не имеет большого значения).

Ошибка, которую допускают некоторые, заключается в том, что они думают будто с помощью одного устройства можно заниматься двумя разными видами спорта. Вам следует принять решение, кем вы собираетесь быть: мастером по отладке велосипедов или собственно велосипедистом. Лично я предпочитаю кататься, и поэтому забочусь о том, чтобы рядом не возникало никаких искушений его «отлаживать». Если с моей машиной что-то случается, я веду ее в ближайшую мастерскую. Если до города или до деревни идти далеко, я сажусь на обочину и жду какую-нибудь повозку. В этом случае, я всегда считаю, главной угрозой для меня являются странствующие знатоки. Сломанный велосипед для знатока то же самое, что для стервятника труп в придорожной канаве. Он падает на него камнем, с дружеским воплем триумфа. Сначала я пытался обходиться вежливостью. Я говорил:

— Ничего страшного, не переживайте. Езжайте себе на здоровье, умоляю, сделайте такое мне одолжение. Езжайте своей дорогой, прошу Вас.

Опыт, однако, научил меня, что в таком отчаянном положении от обходительности толка нет. Теперь я говорю:

— Убирайтесь подальше и оставьте велосипед в покое. Иначе я размозжу Вам Вашу тупую голову.

И если на вашем лице решительность, а в руках — добрая крепкая дубинка, вам, как правило, удается его отвадить.

Джордж появился позже. Он сказал:

— Ну как, все будет готово?

— Все будет готово к среде, кроме, может быть, тебя и Гарриса.

— Как тандем?

— Тандем, — сказал я, — в порядке.

— Ты его осмотрел?

Я ответил:

— Возраст и опыт научили меня, что существует совсем немного вещей, в которых человек может быть совершенно уверен. Таким образом, в настоящее время для меня остается лишь ограниченное количество вопросов, в отношении которых я могу испытывать ту или иную степень уверенности. Среди таких по прежнему непоколебленных убеждений, однако, находится и такое, что тандем осмотров не требует. Также предчувствую, что, если останусь в живых, ни единое человеческое существо, с настоящего момента и до среды, осматривать его не будет.

Джордж сказал:

— Я бы на твоем месте так не кипятился. Придет день, не такой, может быть, и далекий, когда этот велосипед, несмотря на твое упорное стремление к отдыху, осмотра потребует, а до ближайшей мастерской будет пара горных перевалов. Тогда ты начнешь всех дергать, куда, мол, я положил масленку, и куда задевал ключ. Потом ты будешь пыжиться, стараясь удержать велосипед у дерева, и требовать, чтобы кто-нибудь почистил цепь и накачал заднее колесо.

Упрек Джорджа был справедлив, и содержал определенную долю вещей мудрости.

— Прости, прости мою неотзывчивость… Видишь ли, утром заходил Гаррис…

— Молчи, молчи… Я все понимаю… Да и вообще, я зашел поговорить совсем не об этом. Вот посмотри.

Джордж вручил мне книжечку в красном переплете. Это был английский разговорник для немецких туристов. Он начинался разделом «На пароходе», и заканчивался разделом «У доктора». Самый большой раздел был посвящен общению в железнодорожном вагоне. Купе при этом, очевидно, должно быть набито склочными и неблаговоспитанными душевнобольными: «Не могли бы вы отодвинуться от меня подальше, сэр?» — «Увы, это невозможно, мадам, мой сосед весьма тучен» — «Не попробуем ли мы расположить наши ноги?» — «Пожалуйста, имейте великодушие держать ваши локти внизу» — «Молю вас, не стесняйте себя, мадам, если мое плечо может оказаться для вас удобным» (как это следует произносить, с сарказмом или нет, там не указывалось) — «Мадам, я требую, чтобы вы отодвинулись, так как я едва дышу». По представлению составителя, должно быть, все купе к этому времени уже свалено вперемешку на пол. Раздел заканчивался фразой «Благодарение Богу (Gott sei Dank!), мы в пункте нашего назначения!» — искреннее восклицание, которое в таких обстоятельствах должно произноситься хором.

В конце книги шло приложение, в котором немецкому путешественнику давались полезные советы о том, как, пребывая в английском населенном пункте, сохранить покой и здоровье (самым главным советом был следующий: всегда брать с собой достаточный запас дезинфицирующего порошка, всегда запирать на ночь дверь, и всегда тщательно пересчитывать сдачу мелкой монетой).

— Издание не блестящее, — заметил я, возвращая книжечку Джорджу. — Такую книгу я бы не стал рекомендовать немцу, который собирается ехать в Англию. С такой книжкой его в Англии не полюбят. Но я читал книжки, изданные в Лондоне для англичан, которые едут за границу… Ничуть не хуже, такая же