— Я уже вам сказал, — говорит, — за двадцать пять марок. — Удивительно несимпатичный человек!
— За это не стоит платить таких денег, — говорю я.
— А разве я сказал вам, что стоит? — так и брякнул, представьте себе!
— Десять марок хотите?..
Тут он встал. Я думал, он выходит из-за прилавка, чтобы достать книгу, а он, оказывается, прямо подошел ко мне — огромный мужчина! — поднял меня за плечи и выставил на улицу! И ничего не сказал, только дверь захлопнул. Я никогда в жизни не был так поражен.
— Может быть, книжка стоила двадцати пяти марок? — заметил я.
— Конечно, стоила! Очень даже стоила! — отвечал маленький англичанин. — Но что же это за понятие о торговле?!
Если немецкий характер когда-нибудь переменится, то только благодаря немецкой женщине. Сама она быстро изменяется — как говорится, идет вперед. Десять лет тому назад ни одна немка, которой была дорога добрая слава и надежда выйти замуж, не посмела бы сесть на велосипед; теперь же они разъезжают по стране тысячами; старики при виде их качают головами, но молодые люди догоняют на своих велосипедах и едут рядом. Еще недавно катанье на коньках признавалось достаточно женственным только в том случае, если девушка беспомощно висела на руке своего родственника мужского пола, теперь же она самостоятельно выписывает восьмерки в углу пруда целыми часами, пока не придет на помощь какой- нибудь юноша. Она и в лаун-теннис теперь играет, и я даже наблюдал однажды — с безопасной позиции, — как девушка правила лошадьми в двухколесном экипаже.
Она всегда хорошо образована; в восемнадцать лет она владеет двумя или тремя языками и уже забыла больше, чем английская женщина когда-либо знала. Тем не менее образование немкам впрок не идет: выйдя замуж, она спешит освободить ум от лишнего балласта и предается кухне, где собственноручно изготовляет плохие кушанья.
Но предположим, ее осенит догадка, что женщине незачем посвящать себя всецело кухне, как мужчине незачем превращаться в деловую машину. Предположим, что она захочет принять участие в общественной жизни своей страны!.. О, тогда ее влияние, как здорового и разумного друга, будет огромно и прочно.
Ведь надо помнить, что немец сентиментален и легко поддается женскому влиянию. Если говорится, что он самый лучший жених и самый скверный муж, то в этом виновата немецкая женщина: выйдя замуж, она не только забывает всю поэзию и романическую обстановку, но гонит их из дома щеткой и метлой. Даже девушкой она не умела одеваться, а замужем немедленно забросит последние порядочные платья и начнет напяливать на себя что попало — по крайней мере, такое получается впечатление. Она начинает ненавидеть свою фигуру, которая могла бы остаться фигурой Юноны, и свой цвет лица здорового амура — и начинает сознательно портить то и другое. Поклонение своей красоте она спешит променять на ежедневную порцию сладостей, после каждого обеда она отправляется в кофейню и набивает себя сладкими пирогами с кремом, запивая их обильным количеством шоколада. Конечно, в короткий промежуток времени она становится жирной, рыхлой, неповоротливой и положительно неинтересной. Когда она поборет в себе эту слабость и наклонность к вечерней порции пива, когда постарается сохранить с помощью физических упражнений свою фигуру и перестанет забрасывать после замужества все книжки, кроме поваренной, тогда страна найдет в ней новую неведомую силу. И, по-видимому, эта сила начинает уже проявляться в разных местах государства.
Интересно было бы видеть, что тогда произойдет; потому что немецкая нация все еще молода, и ее сила имеет значение для нашего мира; они народ добрый, хороший, который мог бы принести другим пользу, одно можно против них сказать — что они считают себя лучше всех, это глупо. Они настолько увлекаются, что ставят себя выше англосаксов. Это так трудно понять, что можно объяснить только притворством.
— Конечно, у немцев есть достоинства, — заметил Джордж, — но немецкий табак я считаю смертным грехом всей нации. Я иду спать.
Мы встали и облокотились на низкую каменную ограду, следя за меркнущими огоньками на тихой, темной реке.
— В общем, наш «Bummel» удался, — сказал Гаррис. — Мне уже хочется домой, но в то же время жаль, что все кончено. Не знаю, понимаете ли вы это чувство.
— А как ты объяснишь немецкое слово: «Bummel»? — спросил Джордж.
Я задумался на минуту, прислушиваясь к неумолчному говору бегущей воды.
— Мне кажется, его можно объяснить так, — сказал я. — Бесцельный путь — длинный ли — короткий ли, определяемый только известным периодом времени, после которого мы должны вернуться туда, откуда вышли. Иногда этот путь лежит по шумным улицам, иногда по полям и мирным дорожкам; иногда нам дается на него несколько часов, а иногда — долгое время; но где бы он ни пролегал и сколько бы ни продолжался — наша мысль вьется по нему, как струйки сыпучего песку. Мимоходом мы улыбаемся и киваем головой своим спутникам, возле некоторых останавливаемся поговорить, с другими — проходим вместе несколько шагов. Встречаем много привлекательного по пути, хотя часто устаем немного. Но в общем, путь пройден с интересом, и нам становится жаль, когда все кончено!
Примечания
1
Боже мой! (нем.).
2
Задняя площадка трамвая (нем.).
3
9 ноября сходятся два торжества: день рождения принца Уэльского и вступление в должность нового лорда-мэра. —
