В то время как наш поезд стоял на станции возле одного из таких поселков, нам пришлось наблюдать интересную сцену. Действующими лицами этой сцены были: юркий козленок, маленький мальчик, старик, старуха и собака. Разыгралось же это представление следующим образом.
Сначала мы услыхали громкий лай, потом со двора одного из маленьких домиков выскочил козленок и бойкими прыжками понесся вдоль линии. Вокруг шеи козленка была обвязана веревка, свободный конец которой тащился за ним по земле. За козленком бежал мальчик, старавшийся схватить конец веревки и задержать беглеца. Но вместо этого он сам на бегу запутался в длинной веревке, шлепнулся и заорал во всю глотку. Крик этот вызвал старуху, которая также принялась ловить козленка. Ей довольно быстро удалось наступить на конец волочившейся веревки. Но только что она хотела схватить этот конец рукою, как козленок сильно дернул веревку, старуха тоже шлепнулась не хуже внучка и также пронзительно взвизгнула. Козленок круто повернулся и поскакал обратно по прежнему пути. Когда он хотел проскакать мимо своего дома, из двери выскочил старик и, в свою очередь, сделал попытку поймать четырехногого беглеца. Не желая разделить участи мальчика и старухи, которых наблюдал пред тем из окна, старик избегал наступать на веревку, а старался схватить ее руками, когда она быстро ползла мимо него по земле, подобно скользящей и извивающейся змее. Но и старику суждено было испытать то самое, чего он избегал. Правда, ему удалось было обеими руками схватить веревку, но в тот же миг юркий козленок проделал такое сальто-мортале, что веревка выскользнула из трясущихся рук старика, а сам он ткнулся носом в дорожную пыль. Тщетно усиливаясь подняться сразу на ноги и потирая рукой расквашенный нос, старик кряхтел и громко ругал козленка. Тем временем из ворот домика выскочила собака и с яростным лаем пустилась вдогонку удиравшему со всех ног козленку, очень ловко схватила конец веревки зубами и так крепко держала ее, что козленок как ни вертелся, ни прыгал, ни становился на дыбы, но не мог высвободиться. Однако маленькое упрямое и свободолюбивое животное не пожелало признать себя побежденным и придумало новую тактику. Оно вдруг бросилось на противоположную сторону селения. Таким образом, на вытянутой в струну веревке скакали теперь двое: на одном конце, по правой стороне — козленок, а на другом, по левой — собака. Веревка держалась между ними на уровне дюймов шесть над землей и задевала все встречное по пути бега четырехногих спортсменов. Мирное до этой минуты селение наполнилось криками и смятением. В течение какой-нибудь минуты мы насчитали четырнадцать человек, опрокинутых стремительно двигавшеюся между козленком и собакою веревкою. Одни из пострадавших, валяясь в самых живописных позах на земле, ругали козленка, другие проклинали собаку, а третьи — к их числу принадлежала и старуха — на чем свет стоит поносили старика за то, он вздумал завести такого сорванца — козленка. На месте происшествия появлялись новые люди. Видимо, испуганные обыкновенным шумом, они расспрашивали, что случилось, ахали, охали, качали головами, размахивали руками…
Тут раздался свисток обер-кондуктора — сигнал к отходу поезда. Нас так заинтересовала разыгравшаяся сцена, что нам очень хотелось досмотреть ее до конца, поэтому мы попросили обер- кондуктора немножко задержать поезд. Но, к нашей общей досаде, мы получили категорический отказ: поезд и так уж сильно запоздал, промедлить более нельзя было ни одной минуты.
Высунувшись из окон, мы следили за интересною сценою, пока было можно. Когда место действия уже исчезло у нас из виду, наш напряженный слух долго еще улавливал отзвуки, крики, визг и ругань людей, лай собаки и блеяние козленка.
Около одиннадцати часов вечера мы выпили по кружке пива (на германских железных дорогах вы всегда можете получить через поездную прислугу, что вам нужно из буфета: кофе с булочками и без оных, пиво, прохладительные напитки и пр.) и приготовились лечь спать. Мы сняли сапоги, довольно удобно улеглись и закрыли глаза. Однако спать нам не пришлось.
Дело в том, что каждые пять минут (впрочем, может быть, промежутки были и больше, но нам спросонья они казались очень маленькими) у вагонных окон появлялось призрачное лицо и замогильным голосом просило нас предъявить билеты.
Я вывел из собственных опытов такое заключение, что когда германскому железнодорожному кондуктору нечего больше делать, он пускается в обход снаружи, около вагонных окон, и проверяет билеты, после чего с облегченной совестью возвращается ненадолго в свой служебный вагон.
Есть такие чудаки на свете, которые помешаны на солнечных восходах или закатах, картинах старинных мастеров или на чем-нибудь подобном; душа же немецкого кондуктора может окрыляться и вознестись в мир сладких грез при виде лишь проездных билетов.
Почти все железнодорожные чины в Германии, очевидно, страдают, так сказать, билетоманией. Один вид пассажирских билетов вселяет в них ощущение блаженства. Так как эта мания у них, в сущности, довольно безобидная, то я и мой спутник решили всеми силами способствовать ее удовлетворению. Поэтому мы, завидев какого-нибудь уныло выглядывавшего железнодорожного чина, тотчас же подходили к нему и предъявляли ему свои билеты. Трогательно было видеть, как радостно озарялось при виде этих четырехугольных картончиков строгое и угрюмое лицо железнодорожного чина. Если мы при выходе на станцию забывали свои билеты в вагоне, то нарочно брали новые на следующей станции, лишь бы доставить удовольствие железнодорожному чину; если же нам не удавалось утешить его видом билетов третьего класса, то мы спешили обменить их на второклассные, и это всегда действовало.
В Кёльне мы запаслись целою дюжиною первоклассных промежуточных билетов по всей линии вплоть до Обер-Аммергау, чтобы иметь возможность без лишних хлопот и забот выйти на любой станции и оттуда сесть в любой пассажирский поезд. Во время остановки в Мюнхене — около полудня второго дня переезда от Кёльна — мы в буфете заметили старого железнодорожного служащего, на вид особенно печального и убитого. Расспросив буфетного слугу о том, что случилось со стариком, мы узнали, что у него недавно умерла любимая теща. От всего сердца сочувствуя горю старика, я предложил Б. отозвать его в сторону и показать ему всю серию наших билетов, даже позволить подержать в руках эти сокровища и позволить досыта налюбоваться на них.
Б. возражал против этого предложения. Он говорил, что если старик не обалдеет от вида такой массы первоклассных билетов (а это вполне могло случиться), то все равно вся его остальная жизнь будет отравлена: сослуживцы по всей Германии так будут завидовать его великому счастью, что не дадут ему, как говорится, прохода и, в конце концов, совсем изведут его.
После долгого совещания мы решили купить по первоклассному обратному билету до следующей станции и предъявили их удрученному потерею тещи старику. Так мы и сделали. Успех превзошел наши ожидания: при виде этих билетов сморщенные черты старого печального лица растянулись в блаженную улыбку и тусклые глаза блеснули лучом счастья.
Однако с течением времени билетомания германских железнодорожных чинов и низших служащих начинает порядком надоедать, и является желание, чтобы они хоть несколько обуздывали свою страсть к билетам. Даже самый мягкосердечный и терпеливый человек в конце концов раздражается чуть не поминутным требованием предъявления билетов не только днем, но даже ночью. Поэтому во второй половине длинного переезда по германским рельсовым путям появление кондуктора у окна и его стереотипное «позвольте ваши билеты!» производит на пассажиров прямо удручающее впечатление.
Вы утомлены и сонны. Вы не помните, куда сунули свой билет. Вы даже не вполне уверены, есть ли вообще при вас билет или, если он и был, то не воспользовался ли им кто-нибудь другой. Конечно, билет у вас цел, но вы, предполагая, что его после последнего контроля долго не потребуют, спрятали его так тщательно, что не можете теперь вспомнить, куда именно.
В одежде, которая на вас, имеется одиннадцать карманов, а в вашем пальто, висящем на крючке, — не менее пяти. Быть может, билет лежит в одном из этих многочисленных карманов, но может статься и то, что вы его убрали в одну из ваших сумок или в бумажник, который вы тоже не знаете, куда задевали, или же, наконец, он в кошельке.
Вы начинаете искать. Прежде всего вы обыскиваете все карманы на себе, потом порывисто вскакиваете и энергично отряхаетесь, надеясь, что при этой процедуре билет, быть может, зацепившись где-нибудь в вашей одежде, выпадет на пол, вы его подберете и вручите томящемуся за окном ярому билетоману. Вы машинально оглядываетесь вокруг и замечаете, с каким напряженным любопытством впиваются в вас глаза остальных пассажиров и с какой беспощадной суровостью смотрит на вас из-за окна лицо кондуктора; у вас в полусонном мозгу зарождается такое представление, будто вы находитесь пред судом, куда вас притянули за присвоение чужого билета, и что если билет окажется при вас, вы будете приговорены, по крайней мере, к пятилетней тюремной высидке. Ввиду этого вы горячо отрицаете свою
