— Легко.
— Ты все время видишь призраки?
— Два раза в месяц по выходным и по праздникам.
— То есть они повсюду?
— Заливается ли вода лягушке в задницу? — спросила я, откинувшись на спинку кресла и задрав на стол ноги в грязных туристических ботинках.
Я положила ногу на ногу, скрестила руки на груди и уставилась на Гаррета, с нетерпением ожидая, что он решит. Верить мне или нет.
Я называю это «озарением» — момент, когда люди начинают задумываться, действительно ли я вижу привидения. Разумеется, их по-прежнему терзают сомнения. Большинство ломает голову, пытаясь найти объяснение — любое, какое угодно — тому, как у меня это получается.
Я жила и дышала, а Гаррет Своупс изо всех сил старался понять. В конце концов, покойники не разгуливают по улицам, расследуя собственные убийства. Привидений не существует. Все, что я рассказала, невозможно.
Озарение — как перепутье, и пресловутому страннику нужно выбрать, по какой дороге идти. К несчастью, тропка, ведущая к вере в то, что Чарли видит призраки, извилистей, чем безопасная торная дорожка к убеждению, что Чарли сошла с ума. Никому неохота выглядеть дураком. В девяти из десяти случаев именно эта причина не дает людям поверить мне.
Гаррет несколько секунд смотрел мне в глаза, потом перевел взгляд на мои пальцы. Я буквально слышала, как у него в голове скрипят колесики. Спустя некоторое время я решила, что их не мешало бы хорошенько смазать.
— Откуда ты узнала, где искать тело мисс Эллери? — наконец спросил он.
— Я не собираюсь объяснять по второму разу.
— Серьезно…
— Нет.
Помолчав, он поинтересовался:
— И ты умеешь это с пяти лет?
Я фыркнула.
— Я вижу призраки с рождения. Это моему отцу понадобилось пять лет, чтобы мне поверить. Но когда я ему сказала, где искать тело пропавшей девочки, до него дошло, что я — настоящее сокровище.
— Ты о дочке Джонсонов? — уточнил Своупс.
Я постаралась не морщиться. Не люблю к этому возвращаться. Если бы меня спросили, я ответила бы, что мне трудно найти менее приятное воспоминание. В день, когда случилась «Катастрофа с дочкой Джонсонов», как я это называю, Дениз свернула на проторенную дорожку: предпочла мне не поверить и поклялась никогда больше об этом не говорить. В тот день я поняла: то, что я делаю, — ненормально. И некоторые люди — даже мои близкие — будут меня за это презирать. Разумеется, мачеха, надававшая мне пощечин перед толпой зевак, не завоевала моей любви.
— Все в порядке? — забеспокоился Сассмэн.
Чуть не забыла, что они здесь. Я сдержанно кивнула.
— Знаете, — вмешалась Элизабет, — мне кажется, он искренне пытается вам поверить.
Я скривилась и скептически посмотрела на нее. И очень зря — она же просто хотела помочь.
— Они сейчас здесь? — спросил Гаррет.
Я вздохнула; мне не улыбалось выслушивать его обвинения. Но раз уж он сам спросил…
— Да.
Он вынул записную книжку.
— Не могла бы ты спросить мисс Эллери, когда у нее день рождения?
— Нет.
Элизабет шагнула вперед:
— Двадцатого июня.
Я взглянула на нее:
— Он знает, когда ваш день рождения. Он просто меня проверяет.
— Нет? — разочарованно переспросил Гаррет. Казалось, он хотел услышать мой ответ, хотел поверить мне. Пусть и на пять минут. Знаю я таких — они верят, пока все благополучно. С ними нужно держать ухо востро. У них есть отвратительная привычка ударить исподтишка, когда я меньше всего этого ожидаю.
— Скажите же ему, — настаивала Элизабет.
— Вы не понимаете, — пояснила я. — Такие, как он, никогда не поверят окончательно. У него обязательно останутся сомнения. Он будет вечно меня допрашивать, выуживать сведения, которые ему уже известны, чтобы посмотреть, как я сяду в лужу. — Я оглянулась на Гаррета. — Так что пошел он к черту.
— Элизабет, — вмешался Сассмэн, — может, нам лучше…
— Нет! — крикнула она так, что я подпрыгнула, и Гаррет тут же уставился на меня. — Скажите ему. — Она подбежала к столу и наклонилась ко мне. — Ему нужно преодолеть себя и поверить вам. Он не знает, что теряет. Так и проживет всю жизнь с одномерным представлением о мире. У него не будет ни ориентира, ни надежды на то, что люди, которых он любил и потерял, перейдут в лучший мир. Что у них все будет хорошо.
Я поняла, что Элизабет говорит не о Гаррете. О себе.
Я встала и подошла к ней:
— Элизабет, что с вами?
Она чуть не плакала. Я заметила, что в ее тусклых глазах блестят слезы.
— Я столько хочу рассказать сестре, но она такая же, как он… как я. Я бы вам тоже никогда не поверила. — У нее бессильно опустились плечи. Элизабет бросила на меня виноватый взгляд. — Простите меня, Шарлотта, но это правда. Я бы вам никогда не поверила. И она не поверит.
Я с облегчением улыбнулась. И это всё? С такой проблемой мне приходилось сталкиваться бессчетное количество раз.
— Элизабет, — сказала я, — из всех задач, которые нам предстоит решить, эта самая простая.
Гаррет наблюдал за нашим — точнее, моим — разговором, но, к его чести, ничем не выдал своих эмоций. Я часто думала, до чего смешной, должно быть, кажусь живым, когда разговариваю сама с собой, бурно жестикулирую и обнимаю воздух. Правда, у меня не всегда есть выбор. Раз уж Гаррет отказался уйти, придется ему познакомиться с моим миром. Я не стану сдерживать себя в угоду его изысканным представлениям о правилах приличия, да еще у себя в офисе.
Элизабет всхлипнула:
— Что вы имеете в виду? Почему это просто?
— Вы оставите записку.
— Записку?
— Конечно. Я всегда так делаю. Так меньше приходится объяснять, — заявила я, обведя комнату рукой. — Вы мне продиктуете записку, я ее напечатаю — разумеется, поставив дату до вашей смерти, — а потом она чудесным образом отыщется среди ваших вещей. Что-то наподобие писем на тему «если вдруг со мной что-нибудь случится». Вы расскажете ей все, что хотели, а мы сделаем вид, будто вы напечатали это незадолго до смерти. Если хотите, у меня даже есть знакомый, который для верности может подделать вашу подпись.
— Кто это? — поинтересовался Гаррет.
Я послала ему предостерегающий взгляд. То, о чем я говорю с умершими, его не касается.
На лице Элизабет отразилось изумление.
— Отлично. Я же адвокат. Я точна, как десятичная система Дьюи. Сестра непременно в это поверит.
— Разумеется, поверит, — кивнула я, похлопав Элизабет по плечу.
— А можно я напишу жене? — спросил Сассмэн.
— Конечно.
