— Не открывайте! Не надо! Это мой муж!
Вновь упакованный в одеяло Боречка, направляясь к двери, удивился:
— А почему я должен вашего мужа бояться? Мы с вами совсем незнакомы.
— Вот почему! — воскликнула Наташенька Замотаева, в который раз срывая с него одеяло и обнажая все его мужское достоинство. — Вот почему!
От глупого действия любимой подруги Марина Морковкина пришла в полный восторг.
— Правильно! — закричала она. — Пусть этот лох таким и чешет в прихожую! Твоему Замотаеву вид его очень понравится!
Не имея понятия, о каком лохе идет речь, Боречка Розенблюм поинтересовался у своей «сладкой курочки»:
— А мне что же делать? Открывать дверь или не открывать?
— Открывай! Открывай! — и словами, и пинками подсказала ему Морковкина.
А Наташенька замахала руками:
— Нет-нет! Не открывай!
Боречка опять укутался в одеяло и поплелся дверь открывать — тем более что Замотаев яростным ревом требовал примерно того же. Примерно, потому, что он-то уже хотел дверь с петель сорвать, но, если откроют, тоже неплохо.
Так вот, Боречка поплелся дверь открывать, а Морковкина (в чем мать родила) устремилась за ним — надо же посильней натравить на подругу ее муженька-рогоносца. А Наташенька от отчаяния забилась в шкаф Розенблюма.
«Сладкая курочка» и ее «петушок ненасытный» были уже в двух шагах от двери, когда Кроликов Гоша, увидев бесплодность стараний шефа, решил ему подмогнуть своим звериным ревом.
— Натаха! Блин! Открывай! — заорал он. — Мы знаем! Ты здесь! Не откроешь, с дверью зайдем!
От этого ора Марина Морковкина так затряслась, словно ее подключили к розетке.
— Не открывай! — панически зашипела она своему «ненасытному петушку». — Ни в коем случае не открывай!
— Но тогда они дверь мою вынесут, — испугался хозяйственный и еврейски рачительный «петушок», решительно направляя руку к замку.
Марина Морковкина схватилась за голову и в отчаянии кинулась к шкафу. Распахнув одну из дверец, она увидела Наташеньку Замотаеву, трясущуюся от страха в углу и кутающуюся в свой звездный халат.
Морковкина плюнула на подругу, сказала ей правду в лицо: «Дура ты!» — и полезла в другую дверь. Там она затряслась от страха совершенно голая: халата ведь не было у нее.
А Боречка Розенблюм открыть замок не успел: дверь заходила вдруг ходуном и с чудовищным треском начала выползать из коробки, падая на него. Охваченный паникой Боречка бросил свое одеяло и понесся…
Конечно же, в спальню. Проходя проторенной тропкой, он попытался забиться в свой шкаф, но все места были заняты гостьями. Бедному хозяину квартиры ничего другого не оставалось, как лезть под кровать. И едва он туда протиснулся, как стены его квартиры задрожали уже от крепкого русского мата: обманутый муж делился с миром своими ужасными впечатлениями.
А Гоша Кроликов впечатлениями не делился. Подбирая с пола одежду, разбросанную его гражданской женой Мариной Морковкиной, он был растерян и непривычно задумчив: 'Где я мог эту гадость видеть?
И запах духов какой-то знакомый? Фу! Ну и вонь!'
С этими мыслями он и ввалился в спальню, где с диким ревом метался пришпоренный ревностью Замотаев. Гоша Кроликов оказался ловчей: он не стал бестолково бегать по комнате, а проследовал к шкафу и решительно распахнул ближайшую дверцу. И ахнул.
И злорадно заржал. Во чреве шкафа, свернувшись клубочком, тряслась Наташенька.
— О сука! Так я и знал! — взревел Замотаев, занося карающий кулак над женой.
Кроликов повел себя как настоящий мужчина: он кулак перехватил и спокойно сказал взбешенному другу:
— Пашка, не смей бить слабую женщину.
А Наташенька неслабо совсем завизжала:
— Пашенька! Это совсем не то, что ты думаешь!
И глазами многозначительно указала налево.
Охваченный нетерпением, Замотаев распахнул левую дверцу и, увидев сиськи-письки Морковкиной, ахнул. И злорадно заржал. И «сладкая курочка» сидела, свернувшись клубком, только халатика на ней не было, что делало ее позу значительно живописней.
Качок Гоша Кроликов, увидев гражданскую свою жену в немыслимо «живописной» позе, почувствовал себя оскорбленным. Почему-то его это разозлило. С воплем: «Лесбиянка!» — он занес кулак над Морковкиной, но Замотаев на радостях (все же лесбиянка лучше, чем б…дь) повел себя как настоящий мужчина.
Он повис у Кроликова на руке и призвал:
— Не смей бить слабую женщину!
Морковкина завизжала вовсе не слабо:
— Гошенька! Это не то, что ты думаешь!
И давай стрелять глазками под кровать.
Но брутального Гошу трудно отвернуть от намеченной цели. Несмотря на старания Замотаева, его кулак немедленно встретился с глазом Морковкиной.
И не раз!
Шеф Замотаев, взбешенный бунтом своего подчиненного, грозно воскликнул:
— Кроликов! Ты уволен!
Но Гоше было не до него: он уже лежал на полу и тянул Боречку Розенблюма за ногу из-под кровати.
И вытянул!
Совершенно обнаженного Боречку!
Факт его обнаженности был значительно отягощен чулочками Наташеньки Замотаевой — чулочки таинственным образом продолжали висеть на голом его плече.
Когда преисполнившийся было доверием Замотаев увидел на плече безобразно раздетого еврея дорогие чулочки своей жены (сам Наташеньке покупал!), он растерянно взвыл:
— Это что же здесь, групповуха у вас?
Морковкина пискнула:
— А тебе что, рогоносец, завидно?
А Наташенька сдуру добавила масла в огонь, просветив муженька:
— Пашенька, я не то, что ты думаешь! Я тут работаю! Это мой бизнес!
— Ах вон оно что! — взревел Замотаев, прощаясь с последней надеждой. — Так ты проститутка?! По вызову?! Убью, сука! Убью!
И сразу всех обманул: бросился убивать не жену, а ни в чем не повинного Боречку Розенблюма.
И вот тут-то Боречка всех поразил. От страха в его хлипком теле обнаружились такая сила и мощь, что Замотаев с его горой мышц в два счета был повержен и уложен лицом в грязный пол — сам же поверженный и затоптал пол башмаками.
Наташенька, увидев, как неудачно повернулись дела, достала из кармана халата мобильный и принялась Бойцовой Лизе звонить: звать ее в свидетели своей чистоты, а заодно и на помощь.
Замотаев же лежать лицом в пол не захотел и принялся звать на помощь телохранителя — звал, правда, грубо:
— Кроликов! Сволочь! Какого рожна стоишь? Почему не спасаешь?
— Я уволен, — злорадно напомнил Кроликов, с удовольствием созерцая милую глазу картину.
А Боречка Розенблюм по доброте душевной решил утешить поверженного Замотаева.
— Я незнаком с вашей женой, — сказал он, все же не слезая с его спины. — Я сам был удивлен, когда обнаружил ее здесь, на своей постели.
— А с кем ты знаком? — прозревая, спросил Кроликов. — С этой?
