Каким был следующий круг, я так и не узнал, да и ничего любопытного там не заметил, за исключением одного призрака очень почтенного вида. Я сразу его узнал, это был знаменитый философ. О, недоступная сложность божественных откровений! Философ был окружен многочисленными учениками, которые слушали его разинув рот.
Он рассуждал о происхождении идей:
— Время от времени кто-то восклицает: «Мне пришла идея!» А в действительности идеи рождаются сами по себе, когда ты меньше всего этого ждешь, даже во сне. Возникают и тут же исчезают.
Со мной бывает так: похвальные идеи рождаются вместе с идеями, достойными осуждения, и часами спорят друг с другом. В подобных случаях мне часто надоедает ждать исхода спора, и я ложусь спать.
Философ задумался, потом продолжал:
— А теперь, как и положено, хочу дать вам совет полезный, то есть честный. Впрочем, может ли вообще совет не быть полезным? Итак, слушайте. Когда кто-либо умирает, в дом покойника прибывают целые пачки телеграмм. Они гласят: выражаем глубокое соболезнование, выражаем глубочайшее соболезнование, целиком разделяю ваше горе, целиком и полностью разделяю ваше горе. Случается, друг семьи пишет — искренние соболезнования, а просто знакомый — самые искренние соболезнования. Представляете, что о вас подумают, если вы напишете, скажем, выражаю свое соболезнование, не добавив — искреннее. Следовательно, будьте внимательны и посылайте убедительные телеграммы. К примеру, выражаю самое глубокое из всех соболезнований, выражаю соболезнование в превосходной степени. Словом, ищите наиболее удачную форму, дайте волю фантазии, оставаясь, конечно, в пределах тарифа: десять слов — две лиры.
— Спасибо, — сказал один из учеников, — жаль только, что мы не можем…
— Хотите загадку? — тут же прервал его философ, чтобы не отвечать на серьезные возражения.
— Да, да, да, — хором ответили ученики.
— У кого их пять, у кого — сто. И это несправедливо. Чтобы иметь их так много, надо пролить немало пота, жениться, завести детей, узнать мир. Некоторые, хоть и полны благих намерений, больше тридцати так и не получают. Часто дети только начинают их собирать — и сразу же вынуждены прерваться. Некоторые, самые отъявленные негодяи, имеют их немало, и с ними повсюду считаются. Бывают даже такие, что устают их копить. Для некоторых дел нужно набрать определенную сумму, а вот чтобы умереть, любое число подойдет.
— Годы, — уверенно ответили ученики.
Мы заглянули в круг для гордецов. Мой спутник стал расспрашивать седовласого старика, но тот ответил, что помнит лишь один эпизод из своей на редкость долгой жизни:
— Я сидел у входа в кафе, а один художник рисовал улицу. Потом я встал и подошел к художнику. Да, на картине был изображен и я — небольшое темное пятно на фоне розовой стены. Я побежал домой, надел белый костюм, снова сел за столик у входа в кафе и с усмешкой поглядел на художника.
От разговора нас отвлек молодой человек, который медленно приближался к нам. Он сказал, сопровождая свои слова игрой на примитивной цитре:
— Мне нравятся селеньица, приютившиеся в горах, — каких-нибудь четыре домика, церковь, кладбище, и все рядом. Кладбище — узенькое, с низкой каменной оградой. Нередко козы перепрыгивают через нее и лежат в сорной траве под белесым горным солнцем. В повозках нет нужды, несколько шагов — и ты уже на кладбище. Крестьяне слушают надгробные речи, высунувшись из окна.
За молодым человеком шел призрак и глухим голосом продолжил рассказ, перемежая странные улыбки с печальными жестами:
— Небо серое, от воды поднимается легкий туман, ветерок колышет верхушки высоких тополей. Я медленно-медленно иду по берегу реки, и на душе у меня печаль. Начинаю танцевать, петь, издаю нелепые звуки, тра-ра-ра, убу-бу-ала-ла. Все напрасно — печаль не исчезает. Неужели с таким же хмурым, бледным лицом я буду идти за гробом юного друга? Смерть, увы, не навевает нам нежную печаль тоненького одинокого деревца.
— В аду полно таких странных людей, — сказал мне мой проводник.
Мы немного постояли возле трех призраков, мирно беседовавших между собой.
— Это бедняки, — объяснил мой гид, — они всегда вместе и с рассвета до заката говорят об одних и тех же вещах.
Из робости я не спросил, как это трое бедняков вдруг попали в ад.
Один из бедняков сказал:
— Завтра я уезжаю в Америку. Я узнал, где живет господин Морган — самый богатый человек в мире. Я скажу ему: я — глава многочисленной и нищей семьи, у меня множество сыновей, жена, братья, старая мать и два двоюродных брата — тоже бедняки. Что для вас миллион или на худой конец полмиллиона? Нет, не долларов — лир, по нынешнему валютному курсу мне достанется не больше ста тысяч долларов. При желании вы можете заработать их за час. А подумайте, какое это будет счастье для моей семьи, когда я вернусь с миллионом. Не представляете? Радостные слезы, объятия, прыжки, крики. Послушайте, всего вместе с другими бедными родственниками нас наберется человек сорок, и мы будем вам благодарны всю жизнь. Часто будем вам писать, и я научу своих детей каждый вечер молиться за здоровье господина Моргана.
В разговор вступил второй бедняк:
— Подумайте только, друзья, сколько здоровых, крепких людей, которые могли бы радостно прогуливаться по солнечным улицам, не едят, не спят по ночам и, если и выходят из дому, избегают людей, сразу ныряют в пустынные переулки. Они внезапно поворачивают назад, быстро прячутся в парадном, вдруг становятся багровыми. Кто-то стучится в дверь? Они мгновенно бледнеют и бегут прятаться на чердак. Посылают своих детей открыть дверь. Они ни о чем не говорят, не читают газет, за месяц, ну, самое большее, за два, за три превращаются в худющих стариков. Некоторые из них даже подумывают о самоубийстве. Что случилось — конец света? Нет, они должны заплатить портному, булочнику… Только и всего. Невероятно, но факт.
А третий сказал:
— Счастливцы эти богачи. В моем городе тоже есть богачи, крупные богачи. У них красивая одежда, шелковые платья, новые ботинки. Не знаю даже, как мне получше отомстить этим кровопийцам. Хоть немного, да мщу, остановив на улице идущего рядом с богачом оборванца. Снимаю шляпу, громко его приветствую: «Как поживает ваша супруга, детишки?» Потом мы уходим вместе, важно беседуя. Еще я очень люблю кидать в богачей скатанными из бумаги шариками, заранее приготовленными дома. Тот, в кого попадет шарик, оборачивается — вокруг много людей, играют дети. Меня он не подозревает. Не станет же пожилой человек столь глупо подшучивать над ближним. Я снова кидаю в него шарик. Богач становится красным как рак, звереет, обводит всех злобным взглядом, а потом уходит совершенно удрученный.
Я хотел поразмыслить над услышанным, но тут мой призрак сказал мне на ухо:
— Посмотрите на Свена…
Тот, на кого он указывал, сидел на невысокой скале. По пути мой удивительно приятный спутник поведал:
— Свен был в раю уже месяц — и с каждым днем все худел и худел. Блаженные спрашивали у него: «Что с вами, добрый человек?» А Свен отвечал: «Спасибо, ничего». На самом деле небесная музыка и полеты ангелов будили его рано утром, и это было для Свена сущей пыткой… При жизни он и мухи не обидел, но любил поспать всласть под мягким одеялом. Иной раз во время молитвы Свен засыпал, и один из херувимов сразу же будил его мягкими упреками. И вот однажды Свен, увидев, что дверь в чистилище открыта, проскользнул в нее. В те времена чистилище представляло собой мокрую длинную дорогу, где, сбившись в кучу, стояла и ждала тьма людей. Свен пробрался в молчаливую толпу и, отыскав себе местечко, лег и стал радостно позевывать. Он уже почти заснул, как вдруг в черном небе появились ангелы и начали повсюду его искать. Свен свернулся в клубок. «О боже, только б не нашли!» Посланцы в печали вернулись к Всевышнему без беглеца. Немного спустя в чистилище раздался храп. «Это Свен!»— обрадовались ангелы. Взлетели и вскоре отыскали мирно спавшего Свена. Встали вокруг, раскрыв крылья, и один из ангелов
