— Просветите меня.
— По-нашему гриб-сомбреро — это большой черный зонт. Совершенно обычная вещь, но и с его помощью можно делать дела: однажды, в прежние времена, один деляга сидел дождливым днем на трибуне ипподрома и принимал левые ставки.
— Левые ставки?
— Незаконные ставки, то есть сделанные не в официальном тотализаторе. Вы можете поставить десять против одного на какую-то лошадь, бегущую в пятом заезде, а этот фрукт ставит на ту же лошадь двадцать к одному. Нашлось немало желающих сделать такие ставки. Они повалили к этому типу на трибуне. Ну так вот, он сидел там под дождем, принимал ставки, и, конечно же, наличными. Как только начались заезды, у него в карманах было уже десять, а может, и все двадцать штук, не говоря уже о том, что втрое больше он поставил под честное слово. Однако ему было наплевать, кто придет первым, поскольку он и не собирался сидеть там до конца.
Как только прозвенел второй удар колокола и лошади понеслись, все взгляды словно приклеились к беговому кругу. Вот тогда-то этот мошенник и раскрыл свой гриб-сомбреро, поднял его над головой и слинял, растворившись в толпе, над которой во множестве поднимались такие же зонты. Все денежки он, конечно же, прихватил с собой. И ни один из тех, кто клюнул на приманку, никогда больше не встречал его.
Если мы начнем работать вместе, — продолжает Рой, подходя ближе к Саифу, ловит его взгляд и пристально глядит ему в глаза, — и я замечу, что ты
Саиф кивает головой.
— Другого я и не ожидал, — негромко произносит он.
— Ну и отлично, — объявляет Рой, и все весело улыбаются. — Давайте взглянем на ваш остальной хлам.
На следующей неделе Рой и Фрэнки сбыли восемь картин, обещав покупателям доставить еще. Их подельник, работавший в городе, парень, знакомый Рою еще с тех времен, когда он проворачивал дела с Хэнком, знает другого парня, тот знает другого парня, который, в свою очередь, знает еще какого-то парня. Входить в дело глубже Рой не желает. Они с Фрэнки имеют на двоих примерно восемь штук за картину. Роя такой заработок устраивает.
Как-то вечером, когда они занимались произведениями искусства, одна из картин привлекла внимание Роя. Краски более яркие по сравнению с другими полотнами, интересные фигуры. Это абстрактная живопись, но Рой думает, что она, наверное, имеет определенный смысл, который раскрывается тому, кто долго и внимательно смотрит на картину.
— Это Миро,[8] — поясняет ему Саиф. — Одна дама из Брюсселя сделала копию с копии, сделанной одним джентльменом из Эль-Сальвадора, который, в свою очередь, скопировал копию, выполненную другим джентльменом из Испании.
Саиф в благодарность за работу и в знак доброго расположения отдает картину Рою и отказывается брать с него деньги. Рой тем не менее заставляет его принять тысячу долларов. Он с подозрением относится ко всему, что достается бесплатно.
Придя вечером домой, Рой вешает это полотно без рамы на стене комнаты, которая служит ему укрытием, или тайником, над керамической лошадью. Полотно явно контрастирует с блеклыми, ничего не выражающими акварелями. Оно вносит какой-то дополнительный свет в его комнату. Этой ночью он впервые с момента покупки дома спит в своем убежище. Раскрывает диван-книжку, сразу же укладывается и не сводит глаз с картины. С подделки из Брюсселя.
Наутро Рой просыпается поздно. Солнце светит в окно, от голубого неба по комнате разливается мягкий свет. Время лишь на то, чтобы принять душ и побриться. Завтракать уже некогда. У него назначена встреча с доктором Клейном.
— Я опоздал? — обращается он к секретарше, входя в приемную. — Опоздал, да?
Ванда уже привыкла общаться с Роем. Она смеется и взмахом руки просит его не волноваться.
— Он и сам постоянно опаздывает. Проходите, ничего страшного не произошло.
Клейн сидит за письменным столом и, как обычно, что-то пишет в блокноте. Как обычно. Рой бросает взгляд на груду книг, громоздящихся на углу стола. Мешок из толстой ткани валяется на ковре.
— Приветствую вас, док, — говорит Рой, устраиваясь поудобнее в кресле. — Черпаете из кладезя знания?
Доктор поднимает голову от бумаг.
— Рой, вы… оче…
— Почти не опоздал. Проспал.
— Я не то хотел сказать. Вы неплохо выглядите. Это меня радует.
— Чудодейственные таблетки, док, — пожимает плечами Рой. — В них, наверное, содержится что-то особое.
Клейн смеется.
— В них, если быть точным, входит SSCI-ингибитор, но это и вправду чудодейственные таблетки. Примерно сейчас проявляется их действие, — на мгновение он останавливает взгляд на своем блокноте, вертит в пальцах карандаш. — Я слышал, вы хорошо провели время с Анджелой на прошлой неделе. Я слышал, все прошло хорошо.
— Да. Все прошло хорошо. Мне тоже так кажется, хотя в том, чем живут четырнадцатилетние, я разбираюсь как свинья в апельсинах, согласны? Но тем не менее мы хорошо поговорили. Мне так думается. Все было… все было хорошо, — Рой замолчал, раздумывая, откуда док узнал, что у них все прошло гладко. — Вы говорили с ней?
— Говорил. Я говорил с ней. И теперь мне надо кое о чем поговорить с вами.
— Кое о чем, что касается Анджелы?
Рой слышит, как позади него, за спиной, открывается дверь. Слышится звук шагов по плиткам, которыми выстлан пол. Походка легкая, беззаботная. Еще не обернувшись и не увидев ее, он уже знает, что идет она. На ней юбочка из шотландки, голубая блузка, в зубах зажат кончик пластиковой обертки от сладкой плитки.
— «Сникерсы» в автомате закончились, — объявляет Анджела, — пришлось взять «Твикс». Ненавижу эти «Твиксы».
Она окидывает взглядом комнату и видит Роя. Улыбка озаряет ее лицо.
— Привет, Рой. У тебя отличный галстук.
В два прыжка она приближается к Рою и чмокает его в щеку. Рой в смятении — должен ли он ответить поцелуем на ее поцелуй, но она уже прошла половину расстояния до стены кабинета, через секунду усаживается в мягкое кресло, положив ногу на ногу. Выставляет себя напоказ. Так обычно делала Хедер.
— Сегодня… сегодня ведь среда, — говорит Рой, не скрывая удивления. — Я думал, ты позвонишь… я планировал все на уикенд…
— Да, как договорились, так все и будет. Ты знаешь, я передала маме привет от тебя. Помнишь, на вокзале ты сказал мне передать от тебя привет, а я ответила, что вряд ли это нужно, и…
— Я помню.
— Да… Ну так вот, я передала ей привет от тебя, а она сказала, что не желает о тебе слышать. А я сказала ей, что нет ничего плохого в том, что ты передал ей привет, и что если уж ты захотел это сделать, так ей по крайней мере надо услышать это. Я правильно сказала, да? Ну и все. Но она опять сказала, что не желает слышать об этом и не хочет, чтобы я общалась с тобой. А я ответила ей, что не думаю, что она должна решать, с кем мне общаться, а с кем нет; тогда она сказала, что, если я не перестану приставать к ней с приветами от тебя, она запрет меня дома. Но для того, чтобы посмотреть, что она будет делать, я снова сказала ей, что ты передал ей привет, а она и впрямь закрыла меня дома. А когда я снова и снова стала говорить ей о твоем привете, она попросту вышла из себя, я тоже вышла из себя и…
Она улыбается, поднимает мешок, лежащий на ковре у ее кресла, перекладывает его к себе на колени.
— Ведь у тебя в доме найдется комната, так?
