Окровавленные туши висели на крюках на расстоянии руки. Цыплята свисали на окне, задевая плечо. Свиная голова стояла на задней полке, словно трофей. Фелисия наблюдала, как коренастые мясники свежуют и разделывают мясо, словно скульпторы, и с трудом отличала их руки, по локоть измазанные кровью, от красных мраморных пластов мяса. Покупатели тоже стали ей казаться похожими на товар, который они приобретали: компаньеро Сордо с поросшим щетиной двойным подбородком и вздернутым носом, компаньера Льоренте с розовыми глазками и скошенным подбородком.
– Я красное мясо, – твердила про себя Фелисия. Она чувствовала себя распухшей, нелепой.
Уго зарегистрировался с Фелисией в здании муниципалитета как раз во время Карибского кризиса. Эрминия привезла бутылку шампанского из Испании, но никто о ней не вспомнил и не открыл. Хорхе дель Пино отказался присутствовать на свадьбе.
После церемонии Фелисия и Уго пришли в дом на Пальмовой улице, который пустовал с тех пор, как Офелия, единственная дочь Берты Аранго дель Пино, умерла от туберкулеза. Уго сел на диван и молча уставился прямо перед собой. Наконец Фелисия подошла к нему.
– Если хочешь, я могу связать тебя, как тебе нравится, – предложила она.
Уго прижал кулак к ее подбородку, пока ее дыхание не пресеклось, а голова не задралась так, что она увидела стены гостиной позади себя.
– Если ты подойдешь ко мне, я тебя убью. Поняла?
Уго заснул на диване и на следующий день ушел в море. Дочери-близнецы родились в его отсутствие под Рождество.
К концу лета Фелисии становится хуже, как будто мозг ее окутывает плотная штора. Собственный голос кажется ей глухим, далеким, люстра покачивается в зловонном воздухе. Она курит выдохшиеся сигареты, оставленные мужем много лет назад, выкуривает их одну за другой до самого конца, пока сын не вынимает очередной окурок из ее обожженных пальцев. Губы Иванито движутся, Фелисия видит это. Зубы и глаза, щеки и иссиня-черные волосы сына растягиваются и сокращаются, как мехи аккордеона. Что он говорит? Каждое слово – это код, который она вынуждена расшифровывать, иностранный язык, звук выстрела. Она не способна и видеть, и слышать одновременно – ей приходится закрывать глаза.
Фелисия вспоминает тот день, когда решила убить мужа. Это было в 1966 году, стоял жаркий август, она была беременна Иванито. Тошнота нарастала с каждой неделей. Ее тело было заражено сифилисом и другими болезнями, которые Уго подцепил в Марокко. В то утро, когда она жарила бананы в большой сковороде, тошнота внезапно исчезла.
На нее нашло озарение, которым она не могла пренебречь.
Фелисия опустила тряпку в кастрюлю и наблюдала, как та пропитывается маслом. Затем вынула ее щипцами и понесла в гостиную. Масло капало на половицы.
Она зажгла спичку и подошла к мужу, который спал на кушетке. Он лежал, откинув голову на подушке, с широко открытым ртом. Веки у него были прикрыты неплотно, сквозь узкие щелки виднелись белки закатившихся глаз.
Фелисия осторожно поднесла голубой огонек к концу тряпки. Она вдохнула запах серы и бананов, жарящихся в кухне. Она смотрела, как слабое пламя охватило тряпку, как разгорается огонь. Уго проснулся и увидел жену, возвышающуюся над ним, словно богиня, с огненным шаром в руке.
– Ты никогда больше сюда не вернешься, – крикнула Фелисия и швырнула огонь ему в лицо.
Ей смешно вспоминать крики мужа, когда он выбежал из двери и его голова превратилась в пылающий факел. Она прокручивает этот момент в голове снова и снова, сначала под одним углом, потом под другим, по частям и по кусочкам, словно сумасшедший фотограф. Огонь сожрал кожу на лице и руках Уго, и зловоние оставалось на Пальмовой улице в течение многих месяцев.
Фелисия чувствует, как молодеет во сне и становится такой юной, что ей страшно – вдруг она умрет, попадет в небытие, не выходя из лона матери. Она горюет во сне о брошенных детях, о проститутках в Индии, о женщинах, изнасилованных в Гаване прошедшей ночью. Их лица смотрят на нее, жалобные, безропотные. Чего они хотят от нее? Фелисия боится засыпать.
Мать навещает ее, приносит пакеты с едой, жирную колбасу, которая выскальзывает из вощеной бумаги. Фелисия отказывается есть, думает, что еда отравлена. Мать пытается поговорить с ней, но Фелисия прячется в постели. Сын не оставит ее, это она точно знает. Она открывает рот, но мысли покидают ее, прежде чем она произносит первое слово. Что-то случилось с ее языком. Она с трудом составляет оторванные окончания слов, таких непонятных и сопротивляющихся, как будто ворочает камни. Она выворачивает один камень и цепляется за него, словно утопающая, потом еще один, и еще, и наконец плача выдавливает: «Мамочка, мне плохо».
На следующий день после смерти дедушки Иванито спрашивает мать, можно ли ему поехать в Гавану посмотреть венгерский цирк. Он видел на афишах клоунов, глотающих огонь, и прекрасную женщину в головном уборе из перьев. Один мальчик сказал ему, что там еще есть белые слоны из Сиама, но он ему не поверил.
Мать, как всегда, с утра поставила песню Бени Морэ «Мятежное сердце». Пластинка покоробилась от жары, вся в царапинах и заиграна до того, что слова доносятся как будто из-под воды. Но Иванито с мамой все равно слушают песню и начинают подпевать. У Фелисии сильный, чистый голос, который возникает где-то глубоко в горле. Она заставляет Иванито петь вместе с ней, и он поет что есть силы. Он знает песню наизусть.
Иванито смотрит, как мать надевает фланелевую ночную рубашку, затем поверх накидывает истрепанную китайскую блузу с вышитыми хризантемами, когда-то подаренную отцом. У сестер еще сохранились шелковые шарфы, которые папа привез из Китая. Они хранят их в ящике туалетного столика. В том же ящике Иванито нашел фотографию отца. Отец стоит на Пасео-дель-Прадо, а сзади открывается вид на порт. У него низко надвинутый на лоб берет, губы, растянутые в широкой улыбке, показывают большие квадратные, как у лошади, зубы. Иванито знает, что его отец моряк и плавает по всему миру. Лус и Милагро говорят ему, что папа все еще их любит, но Иванито не очень в этом уверен.
Мама утверждает, что он чуть не умер из-за папы, потому что при рождении был заражен венерической болезнью. В больнице она приколола к его пеленке маленький ониксовый амулет, чтобы охранить от дурного глаза. Вместе с подругой Эрминией они жгли в детской палате жертвенные свечи, пока доктор не пригрозил выгнать их обеих из больницы. Он сказал, что они свечами сжигают кислород.
В лавке стоит корзина, полная кокосов. Фелисия отдает все свои продуктовые талоны до последнего, и продавец вручает Иванито плитку шоколада. Потом они снова идут от двери к двери в поисках кокосов. Иванито следует за матерью, а та бредет все дальше и дальше по Пальмовой улице в блузе и стоптанных розовых тапочках. Волосы Фелисии торчат во все стороны, словно проволока, она описывает руками большие круги, как будто упорядочивая хаос у себя внутри.
По дороге они играют в цвета. «Давай разговаривать по-зеленому», – говорит мать, и они говорят обо всем, что заставляет их ощущать зеленый. Потом они говорят про желтый и голубой. Иванито спрашивает мать: «Если бы трава была черная, мир изменился бы?» Но Фелисия не отвечает.
Мать собирает кокосы у чужих людей, обещая им взамен стрижку и маникюр. Не все люди так добры. Некоторые выкрикивают оскорбления из окон и с балконов, прячась за акациями.
– Они боятся мне прямо в лицо сказать, что я шлюха, – презрительно говорит мать.
Тощая мулатка говорит Иванито, что от него пахнет смертью. Он обижается, но мама просит его не переживать, ведь эта женщина, должно быть, сумасшедшая. По пути домой сумка рвется, и кокосы катятся по улице, как бильярдные шары. Машины скрипят тормозами, но мать не замечает суматохи на улице. Она собирает кокосы один за другим и бранит их, как непослушных детей.
Дома мать снимает блузу и тапочки. Затем берет молоток и ржавое долото, разбивает каждый орех и выскабливает ослепительно белую душистую мякоть из скорлупы. Иванито помогает ей смешивать кокос с яичными желтками, ванилью, сгущенным молоком, сахаром, кукурузным крахмалом и солью. Он держит пустые жестяные банки из-под растительного масла, пока она наполняет их получившейся смесью. Вместе они ставят банки в холодильник. Из оставшихся белков она делает меренги в форме звезд, которые подает к мороженому изо дня в день, на завтрак, обед и ужин. Мать верит, что кокос очистит их, что его сладкое белое молоко их излечит.
По мере убывания кокосового мороженого настроение Фелисии поднимается. Она произносит слова,
