удивлялась, каким образом эти наконечники там держатся.
Несколько свидетелей дают показания, но такие противоречивые, что от них почти нет никакого толку. Рука у Селии ноет от молотка, голос охрип от постоянных призывов к порядку. Невероятно, но она слышит, как какой-то несчастный продает арахис сидящим в задних рядах. Не успевает она его выгнать, как еще один голос прорывается сквозь гул голосов.
– Позовите сюда этого сукина сына почтмейстера. Как можно без него разбирать дело! – кричит из третьего ряда Нелида Грау, и тут же все в зале вскакивают с мест и начинают пререкаться.
К тому времени, когда Селии удается восстановить хрупкую тишину, она уже приняла решение.
– Компаньера Грау права, – начинает Селия, усмиряя особо крикливого кузена Рохелио строгим взглядом. – Похоже, компаньерас, вам надо судиться не друг с другом, а с Рохелио.
– Чего же ожидать, если всякие, вроде нее, крутятся вокруг да только и делают, что стараются его соблазнить? Он всего-навсего человек! – протестует Эстер.
– Ха! – презрительно усмехается Лоли. – Пусть лучше свои марки облизывает, чем слюни пускать! Может, тогда бы почта работала нормально.
– Я не буду выносить решение об отсутствующем, – объявляет Селия, перекрикивая новую волну споров. – Вот вы! – Она указывает пальцем на двоюродного брата Рохелио, Амброзио Угарте, которого окружили разгневанные женщины. – Приведите-ка сюда Рохелио. И чтобы через пять минут он был здесь.
Зрительный зал сотрясается от пересудов. Каждый спорящий кружок на грани драки. Мужья против жен. Замужние женщины против незамужних и разведенных. Сознательные против несознательных. Спор между Лоли Регаладо и Эстер Угарте дал каждому повод выплеснуть свое недовольство членами семьи, соседями, политической системой, самой жизнью. Открылись старые раны, проявились новые.
Селия смотрит на волнующуюся толпу, которая и есть Санта-Тереса-дель-Мар. Это зрелище ее удручает. Ей кажется, что успех Кубы в огромной степени зависит от того, чего либо вообще нет на свете, либо если оно и есть, то является большой редкостью. От благородства. От обязательств без обмана. Неужели это качество не свойственно человеческой натуре?
Внезапно все оборачиваются и смотрят на дверь. Появился Рохелио Угарте. Он в нерешительности остановился в дверях, высматривая в толпе друзей.
– Пожалуйста, пройдите вперед, компаньеро, – приказывает Селия.
Непринужденность Рохелио исчезла без следа, испарились его обычные шутки. Он неуклюже идет по проходу, как марионетка, которую бросил кукловод.
– Сейчас-то мы и разберемся! – кричит Эстер, и зал взрывается возгласами.
Селия колотит по карточному столу; головка молотка наконец слетает с рукоятки и прорывает в киноэкране дыру размером с кулак. Это эффектное зрелище привлекает внимание зала.
– Компаньеро Угарте, вам ставится в вину, что вы внесли сильный раздор между соседками, – громко заявляет Селия. – Суду стало ясно, что именно вы – не ваша жена и не компаньера Регала-до – должны предстать перед ним и дать объяснения. Теперь, пожалуйста, отвечайте правду. Пытались ли вы днем двадцать третьего октября сократить компаньеру Регаладо против ее воли?
– Да.
– Что да?
– Я пытался совратить ее.
Отовсюду несутся одобрительные восклицания. У каждого своя собственная причина для одобрения, как будто ответ Рохелио прекратил все споры.
– Ложь! – кричит Эстер. Она раскраснелась и вся трясется. Затем в стремительном прыжке – никто никогда и предположить бы не мог, что она способна на такое – она хватает мужа за волосы и, впившись ему зубами в щеку, валит его на пол. К тому времени, когда подругам удается оторвать ее от Рохелио, Эстер безутешно рыдает.
Селия встает ногами на свой металлический складной стул и стоит над толпой, пока все не смолкают; слышны только всхлипывания Эстер.
– Я приняла решение, – медленно произносит Селия. – Рохелио Угарте, суд приговаривает вас к одному году работы в государственном детском саду Санта-Тереса-дель-Мар.
– Что? – Рохелио лежит на полу и, все еще не придя в себя от атаки жены, смотрит на Селию снизу вверх.
– В яслях мало работников, и нашим товарищам требуется помощь. Нужно, чтобы кто-то менял пеленки, грел молоко, стирал белье и занимался с детьми. Вы будете первым мужчиной, работающим в детских яслях, компаньеро, и я прослежу, чтобы ваше поведение соответствовало нормам социалистического общества. Дело закрыто.
В ответ на постановление Селии слышатся как крики «браво», так и откровенная ругань.
– Почему ты не пошлешь его в Африку? – кричит Нелида Грау, одной рукой упершись в бок, а другой указывая направление.
Лоли Регаладо, гордая тем, что ее оправдали, возмущается решением суда. Послать Рохелио к воспитательницам в детский сад – все равно что пустить лису в курятник, да еще дать ей в придачу нож и вилку, заявляет она.
Селия с грустью наблюдает, как ее соседи выходят из зрительного зала, оживленно обсуждая следующее по очереди дело про «мотель любви», которое должно рассматриваться в январе. Иларио и Вивиан Ортега, живущие по соседству с Селией, обвиняются в том, что нелегально сдавали любовным парочкам две комнаты в своем доме на побережье с почасовой оплатой. Селия боится, что для жителей Санта-Тереса-дель-Мар и следующее заседание станет чем-то вроде мыльной оперы.
Снаружи продавец арахиса продолжает обслуживать толпу. Он и Селии предлагает пакетик, и та берет без всяких упреков. Затем неспешно возвращается в свой кирпичный домик на берегу моря, отправляя в рот один орех за другим.
В тот же день поздно вечером Селия качается на плетеных качелях и разглядывает расшитое звездами небо, как будто этот причудливый узор что-то для нее значит. Но ночное небо совершенно, как диадема, и абсолютно непостижимо.
Селия идет на кухню и разогревает на плите молоко, потом подслащивает его несколькими кусочками сахара. Как же так, она помогает соседям и совершенно не может помочь собственным детям? И Лурдес, и Фелисии, и Хавьеру уже немало лет, но они одиноки, глухи и слепы к миру, друг к другу, к ней. Они не могут найти утешения, они живут только прошлым, которое заражено разочарованием.
Дочери не понимают ее преданности Вождю. Лурдес присылает ей снимки кондитерских изделий из своей булочной в Бруклине. Каждый сверкающий эклер – граната, нацеленная в политические убеждения Селии, каждое клубничное пирожное доказывает – маслом, яйцами, кремом – успех Лурдес в Америке и напоминает о постоянном дефиците на Кубе.
И Фелисия огорчает ее не меньше. «Мы
Селия уверена, что, заинтересуйся Фелисия делом революции, она обрела бы цель в жизни, у нее появился бы шанс принять участие в чем-то большем, чем она сама. В конце концов, разве все мы не часть величайшего социального эксперимента в современной истории? Но дочь способна только смаковать свои несчастья.
Ничто не может нарушить постоянное безразличие Фелисии. Ни те две недели, которые она провела в горах, на сборах, ни те полтора дня, когда рубила сахарный тростник. Фелисия вернулась с полей, жалуясь на боли в пояснице, на изрезанные руки. А еще она поклялась никогда не класть в кофе сахар. Ни крошки сахара.
Врачи, лечившие Фелисию, рекомендовали ей заниматься в театральной студии. Они утверждали, что многие оппозиционеры в конце концов примирились с революцией благодаря игре в театре. Но Фелисия не выказала ни малейшей склонности к игре. Селия с огорчением убедилась, что таланты дочери проявляются в непревзойденном повседневном драматическом представлении. На почте, на площади или в салоне красоты, где Фелисия работала, она могла бы заработать бурные аплодисменты и дождь из красных
