Рассказчик: Пятый день начинался так же, как и остальные, и никто особенно в него не верил, но вдруг ветер затих. Догвилль раскинулся на склоне и был открыт всем ветрам, так что в любую погоду в воздухе ощущалось движение. Иногда это был мягкий ветерок, а если ветер дул с гор, он превращался в сквозняк, который будто бы поднимался из-под ног. В любом случае ветер дул всегда, так что жители сразу обратили внимание на наступившее затишье. Некоторые вышли на улицу, прислушиваясь. Потому что вместе с ветром пропали и все звуки, идущие из долины. Все, что можно было услышать, так это исчезающий звон, как если бы кто- то накрыл город огромным колпаком. А затем замолчал телефон. Это часто случалось в городе, но в этот день связь так и не была восстановлена. Да, и еще, Бену пришлось развернуться на Каньон-Роуд и вернуться в Догвилль, поскольку дорогу перегородило огромное упавшее дерево. Падение дерева казалось, по меньшей мере, удивительным, поскольку листья давно облетели, а ветер стих. Утро сменилось днем, и жители стали собираться на улицах. Они встречались и разговаривали. Им ведь не о чем волноваться? Нет, волнение — неподходящее слово...
Лиз и Билл вбегают в дом. Лиз что-то шепчет матери. Мистер Хенсон слышит их и идет за ними.
Лиз: На краю леса полно машин, там, у поворота на Каньон-Роуд. У Тома есть бинокль. Да их и так видно. Их по меньшей мере восемь!
Мистер Хенсон: Я думал, по дороге не проехать.
Лиз: Возможно, они проехали до того, как дерево упало. Они точно там, Том только что их видел.
Билл: Много красивых машин. Может, сбегать посмотреть? Не исключено, что я смог бы разжиться парочкой дизайнерских идей!
Миссис Хенсон: Ты останешься здесь! Это не наше дело. Пойди погрузи коробки. И ты, Лиз, займись чем-нибудь полезным.
Они снова выходят на улицу. Грэйс отвлеклась от работы. Она смотрит в окно, выходящее на долину. Это замечает Миссис Хенсон.
Миссис Хенсон: Занимайся стаканами, дитя.
Грэйс опускает голову и полирует стаканы, пока Миссис Хенсон размышляет. Когда ее работа у Хенсонов закончена, Грэйс выходит на улицу и направляется к Оливии и Джун.
Рассказчик: Когда Грэйс закончила работу у Хенсонов, она перешла на другую сторону улицы Вязов к дому Оливии и Джун. На улице она увидела многих жителей города. Они стояли и разговаривали. Насколько она могла видеть, самая большая группа собралась в начале улицы Вязов.
Во главе с Томом, вооруженным биноклем, они пытались разглядеть что-то за яблоневым садом, там, где Каньон-Роуд петляла между соснами.
Оливия тоже стоит на пороге дома. Джун внутри, в инвалидном кресле, смотрит в окно на происходящее. Грэйс вопросительно смотрит на Оливию.
Оливия: Постель! Джун надо поменять простыни. Я вернусь через минуту.
Оливия мельком взглядывает на Грэйс. Грэйс кивает и входит в дом.
Грэйс: Привет, Джун.
Джун не поворачивается.
Джун: Тихо! Я хочу слышать, о чем они разговаривают.
Грэйс начинает менять постельное белье.
Рассказчик: Грэйс начала убирать постель Джун, которую та снова намочила, несмотря на подгузники, которые изготовляла Оливия. Грэйс сняла грязные простыни и постелила новые. «Я заправлю им постели, но никто больше не будет на них спать», — сказала себе Грэйс.
Грэйс (про себя): Я заправлю им постели, но никто больше не будет в них спать.
Рассказчик: Она произнесла это негромко, но даже этого хватило, чтобы Грэйс поразилась словам, сорвавшимся с ее губ. Откуда они взялись? Она виновато посмотрела на Джун.
Грэйс смотрит на Джун.
Грэйс: Извини, Джун.
Джун: Ш-ш-ш!
Грэйс продолжает работу, глубоко погрузившись в тревожные мысли.
47
Голые ветви деревьев. Закат
Грэйс возвращается домой после работы у Мамаши Джинджер. На город опускается темнота.
Рассказчик: Когда Грэйс возвращалась домой с работы, уничтожив колонию водорослей, пустивших корни в сточной канаве у дома Мамаши Джинджер и Глории, на город опускалась тьма. Люди, собравшиеся на площади, расходились по домам, потеряв последнюю надежду разглядеть что-либо в темноте. Они прошли совсем рядом с Грэйс, разочарованные, с трудом передвигая ноги.
Том вместе с остальными идет мимо Грэйс. Она смотрит на него.
Грэйс: Том?
Том: Привет, Грэйс. Там было несколько автомобилей, но теперь, когда стемнело, мы больше не можем их разглядеть.
Грэйс: Мы давно не виделись.
Том: Да, надо что-то придумать. Я ведь занят, пишу книгу, — сама знаешь. Ту, которая началась с тебя.
Том делает попытку продолжить путь.
Грэйс: Могу я задать тебе вопрос?
Том поворачивается к ней, пропуская остальных.
Том: Конечно, Грэйс.
Грэйс: Ты ведь не смог заставить себя выбросить ее, ведь так?
Том: Выбросить что?
Грэйс: Визитку с номером, которую он дал тебе ночью. Ты не смог заставить себя выбросить ее.
Том: Боже мой, Грэйс! Я выбросил эту визитку! Я на твоей стороне, и мне странно, что ты в этом сомневаешься!
Грэйс: Я говорила тебе, как опасен этот человек. Почему ты не послушал? Это было глупо.
Том: Грэйс, я дал тебе слово! И я не дурак. Ты впрямь считаешь меня глупцом?
Грэйс (отворачиваясь от него): Ты слышал, что я сказала.
Грэйс поворачивается и идет домой. Том остается стоять, глядя ей вслед. Затем запахивает на себе пиджак и идет домой.
Рассказчик: В этот вечер, собравшись с духом, Том заставил себя почувствовать злость, вспомнив слово «глупый», которое, при определенной изобретательности, он мог счесть очень болезненным для себя — лишь для того, чтобы не думать о другом смысле, который мог скрываться в его разговоре с Грэйс на улице. Вскоре Том уже страстно убеждал жителей города в том, что в эту ночь Грэйс следует запереть в сарае. Если прибытие машин доказывало, что Грэйс собираются забрать из города, город предстанет в лучшем свете, позаботившись о том, чтобы заключить Грэйс под замок. Грэйс лежала на кровати, когда Джейсон пришел к ней с ключом. Грэйс слышала, как ключ повернулся в замке, но была глубоко погружена в мысли, которых старалась избегать на протяжении целого года. Чуть раньше этим же вечером такие мысли заставили ее расплакаться. Второй раз! Больше Грэйс не плакала. Она просто ждала.
Грэйс лежит на кровати, пока дверь закрывают на замок. Ветка розового куста больше не движется и не царапает оконное стекло.
48
Голые ветви деревьев. Ночь
