Тсс! Что случилось? Хрустнул ли то упавший с дерева сухой сук или зашуршал в кустах пробежавший лесной зверек? Сейчас двоих актеров этой драмы снова окутывала глубокая тишина. Так безлюдно было кругом, что их можно было бы принять за первого мужчину и первую женщину на лоне первозданной природы.
— О чем говорить?! — торопливо продолжала она, слегка понижая голос. — Ведь так было уже не в первый раз… Вспомни историю с этой девушкой в Базеле… как он лгал… как обманывал меня!.. Тогда и завязалась наша дружба, Генри, дружба, которой суждено было стать страстью. Да, ты страдал! Ну а я, разве я не страдала? Теперь мы квиты!
Не в силах вымолвить ни слова, Генри Деварджес глядел не отрываясь на свою собеседницу. Ее голос дрожал; в глазах, только что горевших оскорбленным женским чувством, стояли слезы. Он приехал сюда, чтобы объясниться с этой женщиной, предавшей сперва своего мужа, потом его самого; она даже не подумала отрицать свою вину. Он приехал сюда, чтобы обвинить ее в бесчестном самозванстве; но вот он уже с сочувствием слушает, как она поносит его брата; он с нетерпением ждет объяснений, конечно, вполне извиняющих ее, чтобы с готовностью принять их. Мало того, он уже начинает чувствовать, что все нанесенные ему обиды ничто по сравнению со страданиями, которые пришлось испытать этой изумительной женщине. Женщина, стремящаяся обелить себя в глазах ревнивого любовника, смело может играть на его тщеславии. Деварджесу хотелось теперь верить, что пусть он даже и потерял ее любовь, обманутым он не был никогда. Все претензии по поводу самозванства отпали сами собой. Разве не женился на ней брат той самой девушки, имя которой она приняла? Проявили ли они хоть раз, он сам или доктор Деварджес, столь глубокое сочувствие к ее страданиям, столь полное доверие к ней? Какую душевную грубость надо было иметь, какой эгоизм, чтобы отбросить прочь, растоптать бесценную жемчужину ее любви! Мы с вами, дорогой читатель, не будучи влюблены в эту достойную всяческого порицания женщину, легко можем усмотреть слабые места в логике Генри Деварджеса; но когда мужчина в деле женщины, которую любит, одновременно принимает на себя обязанности прокурора, судьи и присяжных заседателей, он легко может впасть в характерную ошибку: он полагает, что разобрал дело и вынес надлежащий приговор, между тем как он попросту отказался от обвинения. Надо думать, миссис Конрой приметила слабость, обозначившуюся в позиции противника, хоть и была сильно озабочена тем, как бы вдруг не появился Виктор. С Виктором следовало иметь дело только наедине. Он был слишком импульсивен; бывают случаи, когда это качество характера, вообще говоря одобряемое в мужчинах более сдержанной половиной человечества, становится положительно невыносимым.
— Зачем ты явился сюда? — спросила миссис Конрой с улыбкой, в которой таилась угроза. — Чтобы меня оскорблять?
— Чтобы сказать тебе, что существует вторая дарственная на землю, которой ты владеешь в качестве Грейс Конрой или миссис Конрой, — ответил с мужской прямотой Деварджес. — Дата выдачи этой дарственной предшествует той, что указана на дарственной моего брата Поля. Владелец дарственной подозревает, что здесь какое-то мошенничество. Я приехал, чтобы проверить обстоятельства дела.
Глаза у миссис Конрой загорелись.
— Откуда могли взяться подобные подозрения?
— Анонимное письмо.
— Ты видел его?
— Да, оно написано тем же почерком, что и рукописная часть в дарственной.
— Ты знаешь, чья это рука?
— Да. Этот человек сейчас здесь. Коренной калифорниец. Его зовут Виктор Рамирес.
Деварджес поглядел своей собеседнице прямо в глаза. Она ответила ясным взглядом и ослепительно улыбнулась.
— А известно твоему клиенту, что, независимо от того, поддельный его документ или нет, тот, что выдан моему мужу, бесспорно подлинный?
— Да, но мой клиент, точнее, моя клиентка, интересуется судьбой несчастной сироты Грейс Конрой.
— Ах, вот как! — сказала миссис Конрой с легчайшим вздохом. — Значит, ты проделал это длинное утомительное путешествие, чтобы выполнить желание своей клиентки… женщины?
— Да, — ответил Деварджес. Он был польщен, но в то же время несколько обеспокоен.
— Теперь все понятно, — медленно промолвила миссис Конрой. — Я, наверное, не ошибусь, если скажу, что она молода, высоконравственна, обаятельна. Ты сказал ей: «Не беспокойтесь, я разоблачу эту аферистку, я выведу ее на чистую воду». Что ж, я не виню тебя. Ты мужчина. Может быть, ты по-своему прав.
— Ради бога, Жюли! Выслушай меня! — вскричал Деварджес.
— Ни слова больше! — сказала миссис Конрой, поднимаясь с места и слегка взмахнув узкой белой рукой. — Я не виню вас! Видно, ничего иного я не заслужила. Поезжайте к своей клиентке, сэр, скажите, что вы беседовали с Жюли Деварджес, с самозванкой. Посоветуйте ей представить дарственную в суд, скажите, что поможете ей выиграть дело. Завершите труд автора подметного письма, и вам тогда отпустятся все грехи, ваша подлость, мое безрассудство. Срывайте вашу награду, вы заслужили ее; скажите этой женщине, что ей повезло в жизни, что бог послал ей таких верных друзей, каких Жюли Деварджес не довелось иметь даже в расцвете ее красы. Уходите! Прощайте! Нет, пустите меня, Генри Деварджес, я иду к своему мужу. Он один сумел простить всеми брошенную, заблудшую женщину, дать ей кров и приют.
Пораженный Деварджес не успел прийти в себя, как она, словно солнечный луч, скользнула у него из рук и пропала. С минуту он еще видел, как мелькала ее светлая юбка, а потом колоннада сосен сомкнулась за ней и скрыла ее из виду.
Пожалуй, это было к лучшему, потому что мгновение спустя появился Виктор Рамирес. Весь красный, всклокоченный, сверкая глазами, он выбежал на тропинку и столкнулся с Деварджесом. Оба молчали, озирая друг друга.
— Вам не кажется, что сегодня жарко? — спросил Деварджес, почти не скрывая насмешки.
— Жарко, будь я проклят! А вы что здесь делаете?
— Да вот мух бью. Счастливо оставаться!
6. ГЭБРИЕЛЬ ОТРЕКАЕТСЯ ОТ ДОМА И БОГАТСТВА
Тот, кто взглянул бы в лицо миссис Конрой, бежавшей по лесу, ни за что не догадался бы, что только сию минуту она с самым горестным, убитым видом рассталась с Генри Деварджесом. Когда, приблизившись к дому, она остановилась в тени веранды, чтобы перевести дух, в уголках ее рта играла улыбка. Но тут, войдя в пустой дом, она вдруг почувствовала, что силы ее на исходе, направилась прямо в будуар и бросилась на кушетку, негодуя на свою физическую немощь. Никто не видел, как она вернулась. Слуги-китайцы все ушли в прачечную, стоявшую поодаль от дома. Экономка, воспользовавшись отсутствием хозяйки, укатила в город. Неслыханная Жара как бы служила общим извинением, освобождала от строгого соблюдения каждодневных обязанностей.
Миссис Конрой сидела, глубоко задумавшись. Первое потрясение от встречи с Деварджесом миновало; она была довольна собой; ей не только удалось сохранить влияние на него, но и завербовать в союзники против Рамиреса, который был сейчас решительно опасен. Пока Рамирес изливал свою ревность в крике и пустых угрозах, она не страшилась его, хоть и знала, что в неистовстве он способен поднять на нее руку; теперь его коварный предательский поступок заставил ее трепетать. Нужно еще раз повидать Деварджеса; она расскажет ему обо всех обидах, которые ей пришлось вытерпеть от мужа; для Генри это будет как бы отпущением грехов перед покойным братом; тогда она сумеет заставить его придержать Рамиреса, отсрочить скандал, пока они с Гэбриелем не уедут далеко-далеко, в Европу. Дайте ей только уехать отсюда; она посмеется над обоими; она отдаст все силы, чтобы завоевать любовь Гэбриеля; без его любви — теперь это так ясно! — и дальнейшая Судьба ее, и сама жизнь теряют всякий интерес. Надо торопиться с отъездом. Как только распространились слухи, что рудник беднее, чем ожидалось, Гэбриель решил, что его долг оставаться на посту и ждать, чем кончится дело; он совсем прекратил сборы к путешествию Нужно внушить ему, что Дамфи просит его уехать; она заставит Дамфи написать об этом Гэбриелю. Она
