удовольствие мучить меня.
Гартах часто заставлял меня заклинанием призывать летучих мышей, а потом живых нанизывать на тонкие веревки, чтобы они сначала пострадали, а потом издохли. Только тогда он их сушил, чтобы растолочь в приворотный порошок. А я больше всего боюсь как раз этих тварей, но даже им я не желаю зла! Нет, не хочу вспоминать! — воскликнул мальчик и заплакал, уткнувшись лицом в коленки.
Соне захотелось присесть рядом с ним и погладить вздрагивающие плечи, утешить, прижав к груди, как когда-то давно в детстве делала ее мать. Но Луми поднял голову и, не обращая внимания на текущие из глаз слезы, заговорил:
— Ты спросила про моих родителей? О, если бы у меня они были, конечно, я не стал бы учеником Гартаха! Никто из жителей Хариффы не согласился отдать своего сына ему в учение, а для ворожбы нужны два ученика… Гартах мечтает стать могущественным магом, сильнее даже самого Адзир-Кама! Как он его ненавидит и как боится! Но это может случиться только тогда, когда у меня и у Зарди будет по три клыка на шнурке, не раньше…— прошептал Луми, вытирая рукавом щеки.
Они надолго замолчали, думая каждый о своем. Потрескивали сучья в костре, плясали, извиваясь, узкие язычки пламени, а вокруг, в траве и кустах, шла своя ночная жизнь. Около камня, в негустой траве, шныряли туда и обратно то ли ящерицы, то ли мыши. Конечно, это могли быть и змеи, но Соня упорно гнала от себя эту мысль. Пусть уж лучше ящерицы!
Ночные бабочки густым облачком мелькали вокруг костра, их легкие крылышки то и дело вспыхивали в жадном пламени. Но остальным до этого не было дела, они, ничего не видя, кроме чудесного света, упрямо танцевали свой вечный танец жизни и смерти.
— Послушай, Луми, а этот ваш Гартах не хватится тебя сегодня ночью? поинтересовалась Соня, настороженно вслушиваясь в ночные шорохи.
— О, нет, только не сегодня и даже не завтра! — усмехнулся мальчик, подбрасывая в костер последние ветки.— Сейчас по всей деревне идёт такая гульба, какой не бывает даже в Праздник Осенней Стрижки! Увидела б ты сейчас нашу тихую Хариффу — подумала бы, что глаза тебя обманывают! Ха-ха, хватится он меня, как же! — Мальчик снова задумался и умолк.
Но Соня не могла успокоиться:
— Я ведь тебя попросила, рассказывай все, и по порядку! Вытри слезы, ты ведь мужчина, да еще и почти колдун! — Она хотела подбодрить раскисшего Луми, чтобы тот отвлекся от грустных мыслей и вернулся, наконец, к рассказу о Белой Тропе.
Воспоминания, воспоминания!.. Соня прекрасно знала, как они расслабляют, уводя дорогами прошлого, вынуждая забыть о насущном. Она открыла рот, собираясь сказать что-то еще, но тихий короткий свист заставил ее привстать и привычно схватиться за рукоять кинжала. Девушка напряженно всматривалась в темноту. Из кустов напротив раздался ответный свист, и длинная узкая тень метнулась к валуну. Мгновение — и узкое, как лента, светло-коричневое животное, блеснув глазками, побежало прочь, сжав в зубах желтую ящерицу.
— Ласка! — засмеялся мальчик.— Их здесь много, гляди, как бы в мешок с припасами не залезли! В деревне от них просто спасу нет, воруют все — и цыплят, и сласти… Вон, смотри, еще одна выскочила!
И правда, на засохшей коряге появился изящный зверек, вытянув мордочку в сторону костра. Приподнявшись на передних лапках, он без всякого страха смотрел на людей. В конце концов, он был у себя дома, а под большим камнем водились аппетитные ящерицы, да и около костра валялись обглоданные кости…
Люди не шевелились, и ласка осмелела: косточки от жаркого соблазняли его больше, чем приевшиеся мыши и корешки. Быстрый бросок — в траве мелькнула золотисто-песочная спинка — и вот уже шустрый воришка скрылся в кустах с желанной добычей.
— Да, у нас в Салафре они тоже частенько шкодили в птичниках и кладовках..— задумчиво сказала Соня.— Так что за гульба у вас в деревне? Смотри, скоро костер прогорит, а ты все топчешься на одном месте. Если не праздник, то почему они веселятся?
— Потому, что ты убралась, а им не пришлось проливать кровь! — воскликнул Луми, от недавних слез не осталось и следа, он, не отрываясь, смотрел на девушку.— Я был так рад, что Гартах не смог справиться с тобой! Значит, ты побывала у самого Адзир-Кама и видела Зеркало Снов? И оно не ответило на твой вопрос, да?
— Не ответило… — Соня нахмурилась, вспомнив головокружительный спуск на спине у черного демона и ехидное лицо старухи. Может быть, зря она все это затеяла? Адзир-Кам, Зеркало Снов, беснующийся Гартах, толстяк с вертелом…. а впереди еще Белая Тропа Времени… Как-то сразу, неожиданно, ее втянул настоящий водоворот чудес, колдовства и ненависти..,
— Они всегда веселятся, когда отправляют прохожего самого искать Белую Тропу. Ты уже не сможешь вернуться обратно, пока не набредешь на нее сама, или пока тебя не растерзают барсы!
— Почему это я не смогу вернуться?! — сердито спросила Соня.— Вот подумаю, да и отправлюсь назад! Невелика хитрость — деревню обойти!
— А что, по-твоему, сделал Гартах? — показал мальчик на сохнущие сапоги,— Вот это и не даст тебе вернуться!
— Что?! Какое-то козье молоко, выплеснутое на мои сапоги, не даст мне вернуться?! Да ты шутишь, ученик колдуна! — воскликнула девушка, не на шутку разозлившись. Она терпеть не могла делать что-то по принуждению, и упрямство часто ставило ее в опасные ситуаций, но Соня, сознавая это, все же не могла пересилить себя.— Если твой мерзкий Гартах заколдовал мои сапоги, то я и босиком уйду отсюда!
— Сапоги тут ни при чем, ты можешь их хоть сжечь, но к деревне не приблизишься! Ты все время будешь идти на север, и лошадь твоя все время будет поворачивать в ту сторону. Но мне показалось,— мальчик тревожно взглянул на Соню,— что ты на самом деле ищешь Белую Тропу Времени? Иначе я не пошел бы за тобой…
— Ладно, это я так… сгоряча,— буркнула Соня,— и хватит об этом! Ты лучше рассказывай дальше! Почему колдуну не придет в голову разыскивать тебя?
— Ну, он будет сегодня всю ночь ходить из дома в дом, и везде его примут с вином и угощением. А он повоет, попляшет, призывая богов и впредь охранять Хариффу от одиноких пришельцев, ищущих Тропу Времени… А назавтра целый день проспит, как мертвый. Ну, Зарди, конечно, хватится, но мне на него наплевать! Я должен раскрыть свою тайну!
Голос мальчика напряженно зазвенел в ночной тишине, и Соня только сейчас поняла, как он сам не похож на черноволосых и хмурых жителей Хариффы. Горячий свет костра дрожал на лице Луми, отчего его черты казались суровей и мужественней. Упрямые глаза, брови, сошедшиеся у переносицы, горькая складочка у красиво очерченных губ — нет, он не так уж мягок и нерешителен, как ей показалось вначале. И у парнишки тоже есть боль в душе, что мучит его и гонит вперед, неведомо куда, быть может, навстречу с Серыми Равнинами. Но что такое смерть, если сердцу не успокоиться, пока оно не получит ответа?!
— Луми, расскажи мне, что ты хочешь узнать? — мягко спросила Соня.— Смотри, как странно: мы говорим, говорим, а костер все не прогорает. Сухие ветки уже кончились, а новых ты не подкладывал?
— Он будет гореть до утра, а может, и целый год, если я этого захочу.— Мальчик досадливо отмахнулся от ее последних слов.—Ты спрашивала: как я оказался в учениках у колдуна и как и на это пошли мои родители? Вот что я и должен узнать! Гартаху все известно, но он никогда мне этого не откроет. А к Адзир-Каму я не пойду — Зеркало Снов не всесильно. Так? Только Белая Тропа может привести в пещеру Времени, только там скрыты ответы на все вопросы…— Он задумался и некоторое время молча сидел, понурив голову. Потом тяжело вздохнул и продолжил:
— О себе я знаю совсем немного, но по ночам мне снятся удивительные сны. Ладно, сначала я расскажу, как я появился в Хариффе. Расс, тот кузнец, который так страшно умер в прошлом году, хорошо ко мне относился, иногда даже зазывал к себе в дом. Он любил поболтать о том о сем, а я всегда внимательно его слушал. Ну, и однажды кузнец сказал мне, что я — по меньшей мере герцогский сын, украденный из колыбели. Знаешь, это было как удар грома: я засмеялся, думая, что он шутит, а сердце сжалось, и в ушах зашумело. Я так побледнел, что бедный Расс даже испугался, а потом сказал: «Я думал, ты знаешь, как оказался в Хариффе! Неужели Гартах или кто-нибудь другой тебе не рассказывал?!» Нет, мне никто ничего не говорил, а уж Гартах-то и подавно! Он всю жизнь меня ненавидел — и учил своему проклятому колдовству. Здесь, в деревне, меня не любили. Женщины смотрели со страхом, а дети убегали подальше.
