душу и обнаружил зияющую там пропасть. Когда мальчик подрос и начал задавать вопросы, она рассказала ему, что была в числе тех восьмидесяти детей, которые вынуждены были смотреть, как их родители идут в газовые камеры. Никто из детей ни разу не заплакал.
В детстве Роберт пытался постоянно быть веселым, а проявление его подлинного Я, его эмоции и предчувствия жили лишь в разного рода извращениях и неврозах навязчивого состояния. До встречи с психотерапевтом эти извращения казались постыдными и непонятными.
Против манипулирования ребенок совершенно беззащитен. Трагизм ситуации заключается в том, что родители здесь также совершенно беспомощны до тех пор, пока отказываются внимательно приглядеться к собственной жизненной истории. Неосознанно они переносят трагизм собственного детства на отношения со своими детьми. Это происходит из-за вытеснения переживаний в бессознательное.
Приведем еще более наглядный пример. Взрослого человека в детстве крайне пугали приступы страха его склонной к шизофрении матери. Никто толком ничего ему не объяснил, и теперь он охотно рассказывал своей дочери страшные истории. Она дрожала от страха, а он от души веселился, а потом успокаивал ее, говоря каждый раз примерно следующее: «Чего ты боишься, это же все сказки, не бойся, я же рядом». Таким образом он манипулировал ребенком и чувствовал себя сильным и смелым. Сознательно он хотел сделать ребенку хорошее, дать ему то, чего сам в детстве был лишен: успокоение, защиту, что-то ему объяснить. Бессознательно же он передавал ей страх своего детства, ожидание несчастья и оставшиеся без вопроса ответы, в том числе самый главный из них: почему мой самый любимый человек так пугает меня?
Каждый взрослый человек имеет в своей душе более или менее скрытую каморку, где хранятся реквизиты драмы его детства. Его дети – единственные, кто беспрепятственно может войти туда. Они привносят туда жизнь, и драма получает продолжение. Однако он в детстве не мог играть свою роль сознательно, поэтому чужая роль стала почти неотъемлемой частью его последующей жизни. Привнести в нее воспоминания о детстве он может, только пройдя курс психотерапии, которая заставит его искать ответ на вопрос, какую же роль он играет. Реквизиты иногда внушают ему страх, ибо он никак не связывает их с осознанными воспоминаниями о родителях. Отсюда появление и дальнейшее развитие симптомов болезни. И лишь затем, уже в процессе психотерапевтического лечения, взрослый человек сможет избавиться от этих симптомов, если в его сознании всплывут скрывавшиеся ранее за ними страх, отчаяние, возмущение, недоверие, чувство беспомощности и гнев.
Пациенты никак не застрахованы от неосознанного манипулирования ими. То же самое можно сказать и о психотерапевтах. Но зато пациент, обнаружив, что им манипулируют, всегда может сказать об этом терапевту или, увидев, что тот остается глух к его аргументам и продолжает настаивать на своей непогрешимости, попросту расстаться с ним. Мои рекомендации не избавляют никого от обязанности постоянно ставить под сомнение психотерапевтические методы и профессиональную пригодность специалистов, которые их применяют.
Чем лучше мы разбираемся в истории своей жизни, тем легче нам разгадать суть манипулирования. Но зачастую нам мешает наше собственное детство. Сохранившаяся с детских лет, так и не испытанная в полной мере тоска по добрым, честным, умным, чутким и мужественным родителям может помешать нам разгадать неискренность психотерапевтов и понять, что они подчас также не сознают подлинного смысла своих действий. Мы можем слишком долго позволять терапевтам манипулировать собой, если они это делают достаточно умело и вообще умеют себя подать. Иллюзии, отвечающей нашим потребностям, можно предаваться на протяжении длительного времени. Но как только мы обретем полную эмоциональную свободу, эта иллюзия уступит место живительной правде.
Золотой мозг
В «Письмах д'Мон Мулин» Альфонса Доде («Lettres de Mon Moulin», Alphonse Daudet) я нашла рассказ, смысл которого, при всем его своеобразии, во многом совпадает со сказанным выше. В конце главы, посвященной одаренному ребенку как объекту манипулирования, я хотела бы вкратце передать его содержание.
Жил-был мальчик с золотым мозгом. Родители случайно обнаружили это, когда их сын поранил голову и оттуда вместо крови вытекло немного золота. Отныне они тщательно берегли голову сына и запретили ему общаться с другими детьми, чтобы ничего не пропало. Когда мальчик подрос и захотел выйти в свет, мать сказала: «Мы столько сделали для тебя, поделись же теперь с нами своим богатством». И тогда мальчик вынул из мозга большой кусок золота и отдал его матери. Он жил на широкую ногу со своим другом, который в конце концов обокрал его и сбежал. С тех пор он решил никому не выдавать свою тайну и трудиться как обычный человек, поскольку его богатство постепенно уменьшалось. В один прекрасный день он влюбился в красивую девушку. Она также любила его, но еще она любила роскошные платья, которыми он прямо-таки задарил ее. Он женился на ней и был счастлив, но через два года она умерла, и на совершенно немыслимые по роскоши похороны он истратил последние запасы золота. Как-то он брел по улице, слабый, бедный, несчастный и вдруг увидел в витрине красивые сапожки, которые наверняка подошли бы его жене. Бедняга забыл, что его жена умерла, возможно, это произошло потому, что у него в голове уже ничего не осталось. Он вошел в лавку и рухнул мертвым прямо у ног продавца.
Доде, который сам страдал от заболевания спинного мозга, пишет в конце: «Эта история кажется выдуманной, но она правдива от начала до конца. Есть люди, готовые за любые мелочи платить
Не относится ли материнская любовь к числу тех, пусть даже крайне необходимых, «мелочей», ради которых многие люди парадоксальным образом жертвуют своими жизненными силами?
II. Депрессия и стремление к величию – две формы самоотрицания
Что представляют из себя потребности ребенка?
У каждого ребенка есть естественная потребность быть вместе с матерью, быть понятым ею и воспринятым ею всерьез. Он также вправе претендовать на уважение. В первые же недели и месяцы жизни ему нужно общение с матерью, нужна ее помощь, он связывает с ней определенные ожидания, вправе по-своему «располагать ей». Кроме того, он хочет как бы «отражаться» в ней. Это превосходно описано Винникотом: мать держит на руках ребенка, она смотрит на него, он, в свою очередь, пристально вглядывается в ее лицо и обнаруживает там себя самого. Но это возможно лишь при условии, что мать действительно видит в нем маленькое, беспомощное, единственное и неповторимое существо, а не собственные ожидания, страхи, планы относительно будущего ребенка, которые она проецирует на него. В последнем случае ребенок видит в матери отражение не себя самого, а ее проблем. Сам он остается без зеркала и в дальнейшем будет совершенно напрасно искать его.
Здоровое развитие
Чтобы женщина смогла дать своему ребенку самое необходимое для жизни, ни в коем случае нельзя отнимать новорожденного от матери. Выброс гормонов, пробуждающий и «питающий» ее материнский инстинкт, происходит сразу же после родов и продолжается затем еще несколько недель благодаря растущему доверию ребенка к матери. Если же, чтобы избежать лишних забот или по незнанию, ребенка сразу забирают от матери, как еще совсем недавно делалось почти во всех наших родильных домах и до сих пор делается во всем мире, то тогда мать и ребенок упускают очень хороший шанс.
Бондинг – визуальный и телесный контакт матери и ребенка – сразу же после родов дает им обоим чувство общности, создает у обоих ощущение единого целого, которое в идеальном случае должно возникнуть еще в момент зачатия и развиваться по мере роста ребенка. У ребенка возникает чувство безопасности, без которого он не может доверять матери. Она же чувствует инстинктивное доверие со стороны ребенка, и это помогает ей понять исходящие от ребенка сигналы и реагировать на них. В дальнейшем такой близости между ними уже никогда не будет, поэтому жаль, что из-за ошибок и упущений бондинг оказывается невозможным.
Основывающийся на данных научного анализа вывод о решающем значении бондинга был сделан совсем недавно1. Можно, однако, надеяться, что эти данные учтут не только в специализированных родильных домах, но и в обычных больницах, и таким образом знания об этом феномене получат широкое распространение. Женщина, имевшая бондинг со своим ребенком, в гораздо меньшей степени склонна жестоко обращаться с ним и гораздо лучше может защитить его от жестокости
