Старое знакомое ласкательное имя показалось ему таким же естественным, как ее фамильярность, и он подвинулся, чтобы дать ей место, с безотчетным удовольствием и той же беспечностью, которой были проникнуты его недавние размышления.
Но все-таки он испытующе заглянул в ее лукавые глазки и спокойно спросил:
— А где твой муж?
На ее хорошеньком личике не отразилось ни малейшего смущения, раскаяния или неловкости, когда она ответила, слегка поглаживая его волосы:
— Ах, Джим! Да ведь я его спровадила!
— Спровадила? — с удивлением отозвался Кларенс.
— Да, в Фэр-Плейнс, полным ходом, вдогонку за пролеткой твоей жены. Понимаешь, Кларенс, когда старая кошка… то есть твоя жена, ушла, мне захотелось убедиться, действительно ли она уехала, не торчит ли поблизости, чтобы опять завладеть тобой и держать у себя под сапогом. Как бы не так! Я и говорю Джиму: «Поезжай за ней, пока не увидишь, что она честь честью уселась в почтовую карету в Фэр-Плейнс, да смотри, чтобы она тебя не заметила, а если она собирается вернуться или раздумывает, что делать, сейчас же дай мне знать». И еще сказала ему, что остаюсь здесь и буду следить, чтобы ты тоже не улизнул!
Сюзи рассмеялась и добавила:
— Не думала я, что так скоро вернусь к старым привычкам и что мне будет так хорошо. А ты, Кларенс?
Она казалась такой беспечной, такой по-детски или, скорее, бездумно-веселой, когда сидела рядом с ним, совсем близко, что он мог только восхищаться тем, как легко она принимала жизнь, а когда она непочтительно упомянула о его жене, его точно что-то кольнуло, но и это показалось ему только признаком собственной слабости. В конце концов, может быть, ее философия и есть самая правильная? Может быть, ее веселые глазки видят яснее, чем его собственные? И все-таки, глядя в них, он продолжал:
— И Джим охотно согласился уехать?
Она перестала его гладить, все еще теребя в пальцах завиток его волос.
— Ну да, конечно, глупенький… А почему бы нет? Попробовал бы он не согласиться! Боже мой, да ведь Джим сделает все, что я ни попрошу!
Она отпустила завиток и вдруг заглянула ему прямо в глаза.
— Вот это и есть разница между моим браком и твоим!
— Так ты его любишь?
— Почти так же, как ты любишь ее, — сказала она и от души рассмеялась. — С той разницей, что он из меня веревки не вьет.
Без сомнения, она была права, несмотря на все свое легкомыслие, а ведь он все-таки собирается завтра драться из-за этой женщины… Нет, не то! Он будет драться с капитаном Пинкни потому, что тот похож на нее.
Сюзи старалась разгладить пальцем морщинку, которая появилась между его бровей при этой мысли.
— Ты знаешь не хуже меня, Кларенс, — сказала она, мило сморщив лоб — это был предел ее серьезности, — ты знаешь, что она никогда по-настоящему тебе не нравилась, но ты считал, что она знатнее и воспитаннее меня, а ведь ты, милый мой, всегда был чуточку сноб и зазнайка. А миссис Пейтон, боже ты мой, урожденная Бенем и дочь плантатора — не то, что я, сирота, найденыш. Вот тут-то Джим оказался лучше тебя — сиди смирно, дурачок! — хоть я и люблю его не так, как тебя! Я ведь знаю, как ты на нас смотришь: думаешь, что оба мы экзальтированные, что в нас много театрального, ведь так? А не кажется тебе, что куда лучше быть театральным там, где чувство и романтика, чем уж так сильно одержимым и думать только о том, что есть в самом деле? Ну, нечего смотреть на меня такими глазами! Ведь это же правда. Ты получил куда как достаточно знатности и добропорядочности — и что же? Вот и сидишь. А вот и я сижу, — тихонько засмеялась Сюзи, подобрав ножки и теснее прильнув к нему.
Кларенс ничего не сказал, но его рука невольно обвила ее тонкую талию.
— Видишь ли, Кларенс, — продолжала она, словно ничего не заметив, — не надо было тогда отпускать меня — ни за что! Надо было удержать меня здесь или бежать вместе со мной. И вовсе не надо было стараться сделать из меня благонравную девицу. И толкать на флирт с этим омерзительным испанцем, а потом отнестись ко мне за это так холодно и сурово. И не надо было толкать меня на брак с Джимом, единственным, кто считал меня ровней себе. Может быть, я была очень глупая и капризная, может быть, я была тщеславна, но и твоя гордость нисколько не лучше. Я люблю похвалы и аплодисменты в театре, но это нисколько не хуже, чем бояться, как ты, что подумают люди о тебе или обо мне. Это святая истина, Кларенс! Отвечай же! Да не смотри по сторонам — смотри на меня! Не такая уж я противная, Кларенс. Ага, у тебя одна щека краснее другой — та, которая дальше от меня! Ну, Кларенс, — она схватила его за отвороты сюртука, встряхнула и притянула ближе к своему сияющему лицу, — скажи, разве это не правда?
— Я о тебе, Сюзи, думал, вот сейчас, когда засыпал, — ответил он, сам не зная, для чего он это говорит. Он не собирался рассказывать ей о своих грезах, он хотел только уклониться от прямого ответа, но что-то заставляло его говорить дальше. — Я вспоминал тебя и когда стоял в саду среди роз, перед тем как войти в дом.
— Правда? — шепнула она, затаив дыхание. Нежный румянец залил все ее лицо до самых глаз, казалось, так же внезапно и непорочно, как во времена ее юности. — А что ты обо мне думал, Клаленс? — прошептала она. — Скажи.
Он ничего не сказал, но ответил ее синим глазам и потом губам, когда ее руки сами собой обвились вокруг его шеи.
Уже занималась заря, когда Кларенс и Джим Хукер вышли из ворот усадьбы. У мистера Хукера был заспанный вид. Вернувшись из Фэр-Плейнс, он узнал, что у хозяина дома рано поутру есть дело в Санта- Инес, и пожелал во что бы то ни стало встать пораньше и проводить его. Кларенсу с трудом удалось уговорить его не ездить с ним. Накануне он скрыл от Сюзи истинную цель своей поездки. Хукер, очевидно, тоже ничего не подозревал, и все же Кларенс, сев на лошадь, на минуту замешкался и протянул Джиму руку.
— Если я почему-нибудь задержусь… — начал он с несколько искусственной улыбкой.
Но Хукер боролся с приступом зевоты.
— Ладно, ладно, можешь о нас не беспокоиться, — сказал он, потягиваясь.
Кларенс опустил протянутую было руку, беспечно рассмеялся и ускакал с легкой душой, точно увидел счастливую примету.
Когда впоследствии он думал об этой одинокой поездке в Санта-Инес, она вставала в памяти, как смутное воспоминание или, скорее, как сновидение. Неясные дали постепенно прояснялись, по мере того как солнце поднималось на безоблачном небе; встречались немногие ранние или запоздавшие путники, которых он инстинктивно избегал, как будто они могли догадаться о цели его поездки; на равнине перед ним черными пятнами возникали пасущиеся коровы, и сначала казалось, что это люди в засаде; мелькали дома и места давно знакомые, и он тщетно пытался припомнить, когда он увидел их впервые. Все это было, как сон. Так же неясны были впечатления о минувшей ночи, об эпизоде с Сюзи, который уже сливался с воспоминаниями об их прошлом, и напрасные усилия заглянуть в будущее, и облегчение при мысли, что через несколько часов все это может стать ненужным.
Внезапно он увидел перед собой Санта-Инес, хотя ему казалось, что он не проехал и половины пути, и когда он сошел с лошади перед зданием суда, в душе его не было ни страха, ни тревоги, только ощущение, что он приехал на место дуэли слишком рано и не совсем подготовлен к ней.
Ощущение нереальности не покидало его и при встрече с помощником шерифа, который сообщил, что федеральный судья, как и следовало ожидать, освободил арестованных под залог и что капитан Пинкни завтракает в гостинице. Рассеянно ответив на вопросы помощника шерифа, Кларенс показал ему пистолеты и наконец направился за ним на скрытую деревьями лужайку за гостиницей, где их ожидал противник со своими секундантами. И тогда Кларенс очнулся — зоркий, отважный, сильный, насторожившийся!
Его чувства обострились до предела, он прекрасно слышал каждое слово секундантов на расстоянии нескольких шагов. Он слышал, как секундант противника небрежно сказал помощнику шерифа:
— Полагаю, что в этом деле излишне предлагать сторонам извиниться или изменить свое решение.
