меланхолию испанского поместья, ее не могло рассеять присутствие какого-нибудь праздного офицера или дежурного вестового, а аромат роз и жасмина, проникавший в окна, навевал грустные воспоминания. Такое бездействие начинало раздражать Кларенса, его снова влекли к себе тревоги походов и лагерных ночевок, среди которых он вот уже четыре года забывал о прошлом.
Однажды днем, когда он сидел в одиночестве за депешами и донесениями, тоска нахлынула на него с такой силой, что он отложил бумаги и надолго отдался мечтам. Он вспомнил последний вечер в Роблесе, дуэль с капитаном Пинкни на рассвете, возвращение в Сан-Франциско и внезапное решение, заставившее его в тот же день отправиться в путь через весь континент, чтобы предложить свои услуги правительству. Он вспоминал свое пребывание в западном городе, где формировался полк добровольцев, — он вступил туда простым солдатом, но вскоре благодаря своей самоотверженности и целеустремленности был назначен командиром роты. Ему припомнилось быстрое продвижение в командиры полка после тяжелых боев и необычайный успех, сопутствовавший его неукротимой энергии и не оставлявший ему времени думать о чем-либо, кроме воинского долга.
Внезапное вторжение жены в его нынешнюю жизнь, пусть случайное и, быть может, невинное, серьезно взволновало его.
Тени удлинялись и становились гуще, до вечерней зори оставалось уже недолго, когда он очнулся от ощущения, всем хорошо знакомого, что кто-то его пристально разглядывает. Он быстро обернулся — дверь за его спиной тихо закрылась. Он встал и, крадучись, вышел в холл. По коридору шла высокая женщина. Она была стройна и изящна, но когда она повернулась к двери, ведущей в комнаты слуг, он отчетливо различил яркий тюрбан на голове и черный негритянский профиль. Однако он задержался у двери соседней комнаты.
— Узнайте, мистер Мартин, кто эта женщина, которая только что здесь прошла. Кажется, она не из этой усадьбы.
Молодой офицер вскочил, надел фуражку и вышел. Через несколько минут он вернулся.
— Высокая, сэр, хорошо сложена, держится прямо?
— Да…
— Служанка соседних плантаторов — семейства Мэнли, иногда навещает здешних слуг. Должно быть, мулатка.
Брант задумался. Многие мулатки и негритянки хорошо сложены, а привычка носить тяжести на голове заставляет их держаться особенно прямо.
Лейтенант взглянул на начальника:
— Будут ли какие-нибудь распоряжения насчет нее, генерал?
— Нет, — после минутного молчания ответил Брант и вышел.
Офицер улыбнулся. Недурно будет позабавиться за ужином с товарищами, рассказав, что его красивый, сдержанный начальник, такой аскет на вид, тоже не лишен маленьких человеческих слабостей!
Через несколько дней, когда Брант утром углубился в работу, к нему стремительно вошел дежурный офицер. Лицо его пылало, и, очевидно, только присутствие начальника сдерживало его возбуждение. В руках он держал листок бумаги.
— Какая-то дама предъявляет вот это предписание и пропуск из Вашингтона, скрепленный подписью командира дивизии.
— Дама?
— Да, сэр, она одета очень хорошо. Но она не понимает самой элементарной вежливости: нагрубила мистеру Мартину и мне и требует, чтобы вы приняли ее наедине.
Брант развернул бумагу. Это был специальный приказ президента, разрешающий мисс Матильде Фолкнер переход через линию федеральных войск и посещение усадьбы ее дяди, известную под названием «Серебристые дубы», где теперь стоял штаб бригады Бранта; ей разрешалось принять меры для сохранения фамильной собственности и увезти с собой оставшееся в усадьбе имущество, а вооруженным силам Соединенных Штатов предписывалось оказывать мисс Фолкнер помощь и содействие. Приказ был скреплен подписью командира дивизии. Он был сформулирован совершенно точно, и подлинность его не вызывала сомнений.
Брант и прежде слыхал про такие приказы — сущее несчастье для армии; они издавались в Вашингтоне под чьим-то загадочным влиянием и вопреки протестам военных, но он не хотел, чтобы подчиненный заметил его смущение.
— Пригласите ее сюда, — сказал он спокойно.
Но она уже вошла без приглашения, брезгливо обойдя офицера, подобрав юбки, словно боясь заразы: хорошенькая, надменная барышня-южанка с яркими губами, одетая в серую амазонку; в узкой, обтянутой перчаткой руке она угрожающе сжимала легкий хлыстик.
— Мой пропуск у вас в руках, — резко сказала она, даже не глядя на Бранта. — Полагаю, что с ним все в порядке, но если даже это и не так, я вовсе не желаю, чтобы меня заставляли ждать в обществе этих наемников.
— Пропуск действительно в порядке, мисс Фолкнер, — ответил Брант, медленно читая ее фамилию. — Но, поскольку в нем не содержится разрешения оскорблять моих офицеров, я попрошу вас дать им время удалиться.
Он дал знак офицеру, и тот вышел из комнаты. Когда дверь закрылась, Кларенс продолжал вежливо, но холодно:
— Я догадываюсь, что вы южанка, и потому не стану напоминать вам, что не принято невежливо обращаться даже с рабами тех, кто вам не нравится. Поэтому прошу вас отныне приберечь вашу враждебность для меня одного.
Девушка подняла глаза. Очевидно, она не ожидала, что встретит молодого, красивого и утонченного человека, да еще с такими непроницаемо холодными манерами. Еще менее она была подготовлена к такого рода отпору. Проявляя свое предвзятое отношение к «северным наемникам», она сталкивалась с официальной резкостью, презрительным молчанием или гневным возмущением, но это было хуже всего. Ей даже показалось, что этот элегантный насмешливый офицер потешается над ней. Прикусив алую губку и надменно взмахнув хлыстиком, она сказала:
— Полагаю, что круг знакомых вам дам-южанок был по некоторым причинам не особенно широк?
— Прошу прощения, на одной из них я имел честь жениться.
Раздраженная пуще прежнего, она резко сказала:
— Вы говорите, что мой пропуск в порядке. Тогда я полагаю, что могу заняться делами, ради которых приехала сюда.
— Разумеется; извините, если мне показалось, что в их число входит и желание выразить презрение к тем, чьей гостьей вы сейчас являетесь.
Он позвонил. Вошел вестовой.
— Пришли сюда всех слуг.
Вскоре комната наполнилась чернокожими. Там и здесь поблескивали в улыбке белые зубы, но большинство отнеслось к такому важному случаю серьезно. Кое-кто из негров даже старался блеснуть солдатской выправкой. Как и ожидал Брант, по взглядам некоторых ясно было, что мисс Фолкнер узнали.
— Вы должны будете, — строго сказал Брант, — оказывать всяческую помощь этой даме, которая представляет здесь интересы вашего прежнего хозяина. В своих делах она будет целиком полагаться на вас; смотрите же, чтобы ей не пришлось жаловаться мне на вашу невнимательность или обращаться за помощью к другим.
Когда мисс Фолкнер, слегка побледневшая, но по-прежнему надменная, собиралась выйти вслед за слугами из комнаты, Брант удержал ее холодным и вежливым жестом:
— Как видите, мисс Фолкнер, ваше желание исполнено; отныне вы избавлены от всякой необходимости общаться с моими офицерами и солдатами, равно как и они с вами.
— Значит, я пленница в этом доме, несмотря на пропуск, выданный вашим… президентом? — воскликнула она с возмущением.
— Ни в коем случае! Вы можете приходить, уходить и видеться с кем хотите. Я не имею права следить за вашими действиями. Но я имею право следить за действиями моих подчиненных.
