Ловушка вот-вот захлопнется, и Корбетт пытался совладать с волнением.
— Это тогда вы обсуждали вероятность брака с леди Маргаритой, сестрой Филиппа Французского?
Де Краон выпрямился.
— Сэр! — воскликнул он. — Вы заходите слишком далеко. Это не ваше дело! Леди Маргарита — принцесса крови. Вам не подобает… — Тут он осекся, взглянул на Корбетта и холодно улыбнулся. — Хорошо проделано, месье, — пробормотал он. — Очень хитро. Вы хороший чиновник, мэтр Корбетт. — Он отступил на несколько шагов и добавил: — Слишком хороший для этого мира, месье! Au revoir.[9]
— Уверен, мы еще встретимся, — пробормотал Корбетт, но француз уже не слышал его, он отдавал приказы своим слугам и команде.
Без дальнейшей суеты Корбетт и Селькирк с их маленьким отрядом вернулись на свой корабль. Галера отошла, весла опустились на воду — она уходила вслед за отливом в открытое море. Возвращению в Лит на «Святом Андрее» сопутствовали те же неудобства, и Корбетт обрадовался, почувствовав наконец под ногами твердую землю набережной, и расслабился. Селькирк, однако, торопился. Они взяли своих лошадей из конюшни, и вскоре копыта уже гремели по мощенным булыжником улицам Эдинбурга — они возвращались в аббатство Святого Креста. Селькирк обещал оставить здесь обычный малочисленный отряд, а Корбетт, признательный ему за оказанную вовремя помощь на французской галере, начал было благодарить неразговорчивого шотландского рыцаря. Но сэр Джеймс прервал его:
— Не нужно благодарностей, — сказал он. — Чем скорее это дело будет закончено, господин чиновник, тем скорее вы уедете, а это для меня будет воистину великой радостью!
Корбетту оставалось только кивнуть, и он уже повернулся, чтобы ввести свою лошадь в ворота аббатства, когда Селькирк окликнул его:
— Знаете, Корбетт, если учесть, что вы чиновник, да еще и англичанин, вы не так уж и плохи, а это воистину похвала со стороны шотландца!
Корбетт усмехнулся в знак признательности и вошел в аббатство, радуясь тому, что путешествие наконец завершилось, и тому, что добытые сведения оказались весьма кстати.
Приор явился к нему в его келейку — сандалии выбивали барабанную дробь по каменному коридору, а серое одеяние развевалось на ходу.
— Как прошло ваше морское путешествие, вполне удачно? — полюбопытствовал приор. — Помог ли вам де Краон?
Корбетт улыбнулся:
— Де Краон — человек вспыльчивый и малость глуповатый. Мне пришлось схитрить, другого выхода у меня не было… Знаете, однажды я видел мозаичную картину — римскую мозаику. Вам не случалось видеть такие?
Приор покачал головой.
— Так вот, — продолжал Корбетт, — она была прекрасна. Женское лицо, смуглое и таинственное, с длинными, развевающимися черными волосами. Художник сотворил этот образ из мелких разноцветных камешков, но некоторые из них выпали. Я целый день раскладывал их по местам, глядя, как это лицо, которому уже сотни лет, оживает. — Он вздохнул. — Однако живопись и ваяние вас не очень интересуют. Травы, снадобья и яды — вот что занимает вас, не так ли? — Землистое лицо приора вспыхнуло. — Прошу прощения, отче, — усмехнулся Корбетт. — Если я смутил вас, то сделал это сознательно. Я вроде того художника, мозаичиста, раскладываю камешки по своим местам, и мне нужна ваша помощь. Скажите, существует ли такая трава, которая заставляет человека видеть сны наяву и в то же время обостряет его память? — И он обрисовал приору то, что пережил в Эттрикском лесу в деревне пиктов.
Приор выслушал его с серьезным лицом.
— Есть такие растения, — был его ответ. — Иные из них, коль скоро их растолочь, сделать вытяжку и оную дать человеку, могут одурманить его рассудок и вызвать видения в его душе. Таковые суть — белладонна, пурпурная наперстянка, но превыше всех цветы Гекаты — царицы ночи, черная чемерица. Масляная вытяжка горького миндаля или даже разжеванные лавровые листья, они тоже могут возбудить душу и вернуть забытые воспоминания. — Он остро посмотрел на Корбетта, его усталые, умные глаза впились в лицо англичанина. — Но вы упомянули яды, Хью, — спокойно продолжил он, — а все эти растения, мною перечисленные, способны убить человека, задуть в нем жизнь, как сквозняк задувает свечу.
Корбетт подался вперед и описал то, что видел. Приор дотошно расспрашивал его, и Корбетт отвечал настолько подробно, насколько мог. Приор помолчал, размышляя, и затем высказал свое заключение. Корбетт медленно улыбнулся, последний камешек лег на свое место, картина вполне завершилась, и перед его внутренним взглядом предстало лицо того, кто убил и Сетона, и Эрселдуна, и молодого воина, спутника Корбетта, и лодочника, но главное — убил помазанника Божьего, короля Шотландии Александра III. Корбетт попросил приора еще об одном, последнем, одолжении, необходимом для дела. Монах согласился и тихо выскользнул из комнаты.
XVII
На другой день Корбетт присутствовал на утренней службе. Он стоял на коленях и смотрел, как священник предлагает белое тело Христово, высоко подняв дискос и потир, прося Агнца Божия развязать грехи мира сего. Корбетт принял причастие, желая приобщиться силе его, ибо сегодня ему предстояла битва — битва со злом. После службы он послал последнего из своих гонцов на юг с устным сообщением, которое тот должен был передать только лорд-канцлеру Англии Роберту Бернеллу, епископу Бата и Уэльса, и никому иному. Канцлер — в этом Корбетт не сомневался — находится в аббатстве Тайнмут. Если же его еще нет там, гонец должен дождаться его приезда. Потом Корбетт дал некоторые указания приору, а также воинам Селькирка, все еще державшим стражу у ворот аббатства, и вернулся в свою маленькую келью.
Незадолго до наступления полудня послышались голоса и стук кожаных сапог по мощенному камнем двору. Затем постучали в дверь, и вошел Бенстед; приветливо улыбаясь, он похлопал Корбетта по плечу и оглядел унылую келью.
— Итак, — заговорил Бенстед, севши и устроившись поудобней, — вы хотели меня видеть?
Корбетт кивнул:
— Да. Я выяснил, кто и как убил короля Александра III. Но не узнал — зачем.
Впервые Корбетт увидел на лице Бенстеда настоящий страх. Кровь отхлынула, взгляд утратил лукавую насмешливость, рот приоткрылся.
— Кто? — хрипло прошептал он.
— Как же так, мастер Бенстед? — отвечал Корбетт. — Вы же его прекрасно знаете. Убийца Александра III — вы!
Долгое время Бенстед сидел, словно потеряв дар речи, и взирал на Корбетта.
— Вы не можете… — начал он, запнулся и сглотнул. — У вас нет никаких доказательств. Вы просто возлагаете вину на меня, тогда как ее следует возложить на де Краона и его шайку убийц.
Корбетт видел, как рука Бенстеда подбирается к ножу, заткнутому за пояс.
— Мастер Бенстед! — резко предостерег он. — Держите руку подальше от вашего кинжала и не пытайтесь прибегнуть к насилию, а также кричать или звать на помощь ту злую тень, что следует за вами повсюду. Ваш человек, очевидно, в той же мере, что и вы сами, повинен по меньшей мере в четырех убийствах в Шотландии. Да, — продолжал Корбетт, — кое в чем вы правы. Доказательства, которые у меня имеются, скудны, и застань я вас даже на месте преступления, вряд ли какой-нибудь суд в Шотландии посмел бы судить вас. Я разговариваю с вами просто потому, что полагаю должным так поступить — этого требует справедливость. Посему в ваших интересах сидеть спокойно и выслушать то, что я собираюсь сказать. — Корбетт встал и заходил по келье. — В 1278 году, — начал он, — Александр III присутствовал при коронации нашего суверена и повелителя, английского короля Эдуарда. Его просили принести присягу за свои земли в Англии, на что он тут же согласился, но решительно отказался принести присягу за
