Нагрузив продуктами две полные тележки, купив свежий, еще теплый итальянский батон (Бен разломил его и попробовал), Розмари расплатилась, а Бен взял пакеты в одну руку и направился к выходу из магазина. Он открыл перед Розмари дверь, пропустил ее вперед; ремешок сумочки соскользнул с ее плеча, но его рука твердо, заботливо и привычно, как будто они знали друг друга много лет, вернула ремешок на место. Они взглянули друг на друга и тут же отвели глаза, в которых читалось неожиданное и неприкрытое волнение. Его рука так и оставалась лежать на ее плече, пока они шли к машине. И, к своему глубочайшему изумлению, она ощутила, как внутри все сжалось – знакомое, но давно забытое чувство.
Сердце у нее упало от ощущения дурного предчувствия. БОЖЕ, ТОЛЬКО БЫ НЕ ЭТО. НЕ В МОИ ГОДЫ И НЕ С ТАКИМ МОЛОДЫМ.
День клонился к вечеру. Бен остался пить чай. А потом ужинать. Они ели купленную еду прямо с бумаги, в которую та была завернута. Розмари открыла вино. Они сидели до позднего вечера вокруг кухонного стола. Им не хотелось расходиться из боязни, что чувство, от которого у них дух захватывало, исчезнет и не вернется никогда.
И вот снова полночь, снова Бен слишком много выпил, чтобы сесть за руль, и Элла, как и вчера, предлагает ему остаться.
– Устрой себе уик-энд. У нас нет никаких планов.
У Розмари опять мелькнула мысль, с которой начался день. Происходит ли что-то между ним и Эллой? Что-то, чего она за собственным волнением не хочет замечать? Она поднялась на ноги, ватные от долгого сидения и выпитого вина, с одним желанием – оказаться в одиночестве и попытаться кое-как собрать себя.
– Ну что, ребятишки, я надеюсь, вы сумеете развлечь друг друга. Пожилым дамам вроде меня следует много спать, и я собираюсь не откладывая отправляться бай-бай.
Элла, задетая словом «ребятишки», повернулась и с удивлением посмотрела на мать, которая наклонилась поцеловать ее. Краем глаза Розмари заметила смущение во взгляде Бена, вызванное ее покровительственным тоном. Она поступила так намеренно.
«Давай прекратим все это сейчас и сразу, – ясно говорил ее беглый взгляд. – Что бы это ни было, чего бы ты ни хотел, ты замечательно флиртовал с нами обеими. Всем было приятно, но теперь все кончилось».
Когда она направилась к двери, Бен встал. Огромный в неубранной кухне.
– Если вы уже уйдете утром, – сказала она («Боже мой, как бы мне этого хотелось»), – надеюсь, мы скоро увидимся. Для Эллиных друзей дом всегда открыт.
И Розмари вышла из кухни, подавив желание обернуться, зная, что он продолжает стоять у стола как вежливый ребенок. Она подумала: «Можно было поцеловать его на ночь как маленького мальчика». Но она боялась оказаться рядом с ним или коснуться его. Завтра она снова придет в норму, завтра, надо надеяться, он исчезнет вместе со всем своим очарованием, заполнившим ее дом и ее день. Завтра ей не будет важно, где он спал в предыдущую ночь и куда собирается вечером. Завтра. И, поднимаясь по ступенькам, она предчувствовала завтрашнее воскресенье с удовольствием. Почти с таким же, как дожидалась субботы. Почти.
2
Когда Розмари на следующее утро сошла вниз, было десять часов, и, к ее удивлению, Бен и Элла уже исчезли. На столе осталась немытая посуда, хлебные крошки и пролитый чай, а также записка, второпях нацарапанная Эллой – Бен собирается на Петтикоут-лейн, она поедет с ним, и не надо беспокоиться, если она не вернется сегодня, потому что идет в гости к друзьям в Степни и может остаться у них ночевать. В понедельник с утра у нее проба. Была еще приписка, несомненно, рукой Бена: «Спасибо за все. Надеюсь, что скоро увидимся».
Она перемыла посуду и убралась в кухне, вполуха слушая радио, занятая собственными мыслями. Ее тревожили Бен и Элла. Часы шли, тревога становилась все сильнее. Розмари сердилась, что никак не может отделаться от навязчивых картин, порожденных собственным воображением, и старалась чем-нибудь занять себя. В это воскресенье она оказалась совсем одна и была бы рада даже визиту матери к чаю, только бы не оставаться наедине с тишиной, изводившей ее. Розмари набрала номер матери и, стоя у себя в холле, глядя, как за стеклами двери бушует внезапно налетевший град с дождем, слушала, как ровно двадцать четыре раза прозвучал и остался без ответа звонок в маленьком стерильно-чистом домике с террасой в Стритхеме.
Розмари разожгла огонь в камине, заварила чай. Ей хотелось чем-то побаловать себя, и она сделала тосты и так густо намазала их маслом, что оно сочилось на пальцы.
Она уселась на софу и попыталась просмотреть воскресные газеты. Дождь превратился в мокрый снег, который постепенно заносил газон. Она нашла любимую запись и включила магнитофон. Но музыка лишь усилила ее печаль, напоминая о давно ушедших днях.
Не в силах сосредоточиться на чтении, она включила телевизор. По четвертому каналу шел черно- белый фильм «Женщина» с Джоан Кроуфорд, и некоторое время она пыталась его смотреть. Но все бесполезно. Каждая самая маленькая клеточка ее мозга была заполнена Беном Моррисоном. Он смутил ее спокойствие – и она негодовала на его вторжение.
Розмари посмотрела свою собственную передачу, которую записала в прошлый четверг, и позавидовала себе самой – сорокадевятилетней и еще не испытавшей вторжения мужчины в избранное по собственной воле уединение. Но теперь здесь был Бен, от обаяния которого невозможно избавиться.
Телефон по-прежнему молчал. Розмари смотрела на снег с дождем и встала с места только для того, чтобы отнести поднос в кухню, а затем остановилась у широкого французского окна, не в силах отвести взгляд от лужиц на неровной каменной террасе. Когда к вечеру снег перестал, она отыскала в холодильнике полбутылки вина и уселась на полу перед камином. Телевизор продолжал работать, негромкие голоса актеров, казалось, понемногу разогнали охватившее ее одиночество. Вино помогло Розмари расслабиться, избавиться от излишней стыдливости, и на нее нахлынули воспоминания двух прошедших дней: его рука на ее плече; взгляд, который он не сводил с нее – она встречалась с ним глазами, когда бы ни повернулась в его сторону; улыбка, постоянно появлявшаяся – стоило ей взглянуть на него; намек в его глазах; обещание в его руках; легкость, с которой ему удавалось рассмешить ее; простота, с которой он оказался неотъемлемой частью ее уик-энда. Розмари вновь и вновь испытывала ощущения, о которых, как ей казалось, давно забыла.
Сколько раз она твердила своей подруге Фрэнсис:
– Cлава Богу, мое либидо исчезло навсегда.
– Не верь этому, – возражала Фрэнсис. – Появится, никуда не денется. Когда меньше всего ждешь. И доставит массу неприятностей. А чем ты старше и чувствительнее, тем они ощутимее.
Розмари смеялась, не веря ей. И вот теперь, черт возьми, вот оно, пожалуйста, после Бог знает скольких лет.
И если не остановиться вовремя, это может плохо кончиться. Сколько ему? Тридцать два, тридцать три? Он актер. Они с Эллой были любовниками. Одно хуже другого! И это все, что она о нем знает. Но, может быть, она все придумала, все это – лишь ее воображение. Может быть, они больше никогда не увидятся. Но в глубине души она знала, что это не так. Ни один мужчина так не завладевал ее воображением, во всяком случае в последние двадцать лет. Вот в этом и беда.
За шестнадцать лет супружеской жизни Розмари однажды позволила себе роман. Муж ничего не знал, и никто не знал, кроме Фрэнсис. Джон, за исключением первых нескольких лет совместной жизни, мало интересовался ею, а после рождения Эллы, – пожалуй, вовсе перестал. Роман длился всего полгода, и Розмари чувствовала себя чудесно, несмотря на угрызения совести. Но, очевидно, она наскучила любовнику, и он исчез без всяких объяснений. Она потихоньку выплакалась и успокоилась. Неверность была не в ее характере, и эта история способствовала распаду их брака. Они неизвестно зачем прожили вместе еще несколько лет и в конце концов разошлись. Развод проходил тяжело, но жизнь обоих вскоре наладилась. В конечном итоге отношения между ними сохранились вполне дружеские, хотя виделись они редко.
Но это было уже лет четырнадцать назад. Если говорить о серьезных романах. Время от времени случались «недолгие встречи», как их именовала Фрэнсис, и даже как-то, после вечеринки, на которой все страшно перепились, когда неважно, что и с кем, она позволила себе «секс нараспашку», как выражается Эрика Джонг. А сейчас ощущение мира и безопасности, которые она нашла в одинокой жизни, было
