раз», — это неверно, см. пушкинский словарь). Ср. Мирский о ее «пленном духе», А. Белом: «Хлестаков пополам с Иезекиилем». «Если бы Хлестаков задумал соперничать с Паскалем, он писал бы именно так» (как Кельберин) — В. Яновский, Поля Елис.
Одиночество «Позиция Цветаевой — публичное одиночество: оставшись без публики, она не могла жить» (Саакянц, 489). «Воинствующее одиночество» Маяковского, читающего «Облако» в Куоккале, вспоминала Л. Чуковская.
Одиночество «Самомнение — спутник одиночества» (Плат., письмо 4, 321с), любимая сентенция Плутарха.
Фалес. — Какие прелести! Я возъюнел… Вдруг усладительно оторопел… Я совершенство лепоты узрел! [271] Да! мир живучий порожден водой — Живет и движется лишь мокротой И истекает, что воды застой… Ты, Океан, источниче живой! <…> Когда бы о! не капало нам с крыш — Что был бы мир без Океана?.. шиш! Ты, Синий, все живишь и всех свежишь. Эхо, целым хором. — Ты, сыне, все жидишь и всех смешишь. «Фауст» «ФАУСТ: полная немецкая трагедия Гете, вольнопереданная по-русски А. Овчинниковым. Рига, 1851» — первый русский перевод второй части «Фауста»; последние страницы, с витающими отцами церкви, из одних цензурных точек, — не такая уж забытая книга, но нимало не изученная. Я просил Р. Д. Тименчика поручить кому-нибудь из учеников поискать в рижских архивах сведения об Овчинникове, но не успелось. В. М. Жирмунский посвятил Овчинникову несколько страниц, процитировал монолог Фалеса и кусок. маскарада и нашел в переводчике сходство с Велимиром Хлебниковым. Я бы сказал — скорее с Андреем Белым. Такого скопления внутренних рифм, как в конце следующего отрывка, больше в XIX веке не было ни у кого. И почти ручаюсь, что его читал А. Пиотровский, переводя Аристофана.
Елена очухивается и приходит в себя. Форкиада. — Предстоишь опять в величии своем — ты, прелесть мира! Повелительность во взорах: повелеть лишь поизволь! Елена. — Всё вы шишкалися время — торопитесь, у кумира Ставьте жертвенник скорее, как заказывал король! Форкиада. — Уж готово все — треножник, чаша, острая секира, И окурка и обрызга есть для жертвы, хоть изволь… Елена. — Не сказал король что жертва… Форкиада. — Льзя ль сказать? о, страхоты! Елена. — Что тебе за страх? Форкиада. — Да как же? эта жертва — это ты! Елена. — Я? Форкиада. — И эте. Хороиды. — Мы? о, горе! Форкиада. — Ты падешь под топором. Елена. — Ужас! чуяло мне сердце. Форкиада. — Не спастися животом! Хороиды. — Ах! что с нами! Форкиада. — Благородна будет смерть ей; но сударок Вас возьмут, на шею петлю, и развесят как гагарок По подкрыше, там, где выше…болтыхайтеся потом! Елена и Троянки стоят пораженные до недвижности; умолкность что в подземелье. Форкиада. — Что тени… что отерплые творенья Стоят! трухнули разлучиться с днем, Который не обязан им ни в чем. [272] И люди все такие ж привиденья — Не распростятся с солнечным лучом, Пока их не приторнешь в подколенья. Ни вопля ради вас, ни заступленья Не будет! — верьте, решено на том! И так прощайтеся! а мы начнем Тотчас свое… (шлепает в ладоши; около дверей ниотколь взялись маленькие кругленькие карапузики) Эй, Катышки-Зломордки! К нам, к нам катитесь! расходитесь! есть Вреда вам здесь не-весть, да будьте вертки! Сперва постав для глав сыскав принесть, Там став треногий златорогий; в ноги Ему примкнуть в упор прибор — топор; Тогда нужда — вода: нам крови многий Смыть с рук и с ног припек; ковер на сор — Не месть, как есть — нанесть доброприлично Для мертви — жертвы личной безобычной, Язычной крали! — Чуть глава долой — Ее за чуп! и труп нести за мной. А потом хороиды упрашивают Форкиаду пожалеть их;
— Ты премудрая сивилла, препочетная ты парка — Спрячь же ноженцы златые, спрячь и девиц полюби! За твою любовь попляшем так, что небу будет жарко: Уже плечики снуются, ножки хочут дыбъ-дыби… Ах, смоги нам, пособи!.. Понаслушались — объяснил ямщик, погонявший лошадей: «Ой вы, Вольтеры мои!» (Вяз., 8, 190).
Польза Бог послал бы нам второй потоп, когда бы увидел пользу от первого
