Возмутившись тогда этим, он записал ее имя и приметы, рассчитывая информировать власти и вернуть таким образом хотя бы часть своих денег. Мы не поверили его рассказу и поручили двум нашим агентам контрразведки разыскать девицу и проверить правдивость его слов.
Через два дня они наконец выследили ее. Однажды после обеда, когда я беседовал с несколькими посторонними офицерами на политические темы, один из наших агентов, не зная, что у меня гости, приоткрыл дверь и, просунув голову, крикнул во все горло: «Доктор! Мы нашли вашу проститутку!»
Но на два вопроса мы все еще не получили ответа, причем это были вопросы большой важности. Прежде всего мы хотели знать, почему Петерсен не остался в Берлине и почему мы нашли его так близко от бельгийской границы. Вторым вопросом была, конечно, наша исходная проблема: что случилось с торием, который они забрали из Франции?
Мы продолжали допросы и изучение документов все более и более тщательно и наконец загадка прояснилась. Нашу работу облегчило наличие среди документов Петерсена составленного им для своей фирмы подробного доклада о том, что происходило в Париже в последнюю неделю перед освобождением. Фрейлен Вессель, с которой он был в весьма приятельских отношениях, отправилась на автомобиле в свой родной город. Петерсен передал ей некоторые свои вещи, а сам должен был вести машину в Германию, но, как уже упоминалось, заехал в Эхинген к своей матери. Оттуда он направился в Берлин, где, как сообщалось, находилась и его секретарша. Затем она вернулась в свой родной город, а его послали снова в район франко-германской границы разыскать несколько железнодорожных вагонов, затерявшихся где-то по пути из Парижа. Может быть, в этих вагонах и находился торий? Во время этой поездки Петерсен оказался недалеко от городка, где жила его секретарша, и решил, что может провести с ней день и взять кое-что из своих вещей. К несчастью для него, наши войска захватили городок прежде, чем он успел удрать. Здесь весьма своевременно и захватил его полковник Паш.
Но в чем же заключалась загадка тория? Документы и история Петерсена были поразительны. Руководители концерна «Ауэр», по-видимому, умели заглядывать далеко вперед. Мирное время не сулило им доходов от производства противогазов, прожекторных углей и других военных материалов. Они не желали, чтобы с концом войны их бизнес сошел на нет, и пришли к выводу, что в мирное время для химической фирмы большие деньги могут принести косметические изделия. Кроме того, они находились под сильным впечатлением американских методов рекламы. Один из руководителей располагал патентом на торированную зубную пасту, т. е. на пасту, смешанную с окисью тория, которая, как предполагалось, оказывает такое же отбеливающее действие, как и перекись водорода. В своих мечтах руководители концерна уже видели свою рекламу недалекого будущего: «Употребляйте зубную пасту с торием! Пусть ваши зубы сверкают радиоактивным блеском!»
В конце концов Америка имеет свою зубную пасту «Боб Хоп» и иридиевую. В Германии она может быть ториевой, так сказать, научной пастой! И для того чтобы быть уверенными в успехе, они решили стать монополистами и захватить себе весь запас тория. В результате у французов был украден весь торий. Это казалось маловероятным, но позднее все полностью подтвердилось. А мы-то ломали головы и боялись, что торий был вывезен для использования в атомной бомбе!
Хотя доказательство было весьма убедительно, мы все же не могли его сразу принять. Опасение, что немцы в своей разработке атомной бомбы опередили нас, все еще давило на наше сознание; очень тревожило также отсутствие достоверной информации об их урановом проекте. Так было до тех пор, пока мы не вступили в Страсбург, где наши опасения наконец рассеялись.
Операция «Джекпот»
Побывав на одном из французских оптических предприятий, мы узнали, что известный немецкий физик профессор Флейшман ныне преподает в Страсбургском университете. Позднее на предприятиях компании «Филипс» в Голландии нам стало известно о заказе этим университетом нового оборудования для ядерных исследований, а также о значительном увеличении его штатов. Предполагалось, что там же должен находиться первоклассный теоретик фон Вейцзекер.
В Париже нам удалось найти последний университетский каталог, который полностью подтвердил полученные сведения, а также показал, что в этом же университете, а не в Берлине, как мы думали ранее, находится ведущий специалист в области вирусологии профессор Хааген. Если там велась в значительных размерах подготовка к бактериологической войне, то, по всей вероятности, Хааген должен быть в курсе дел. Все говорило о том, что немцы старались превратить это французское научное учреждение в типично немецкий институт и что именно Страсбург представлял для нас наибольший интерес.
Операция по овладению Страсбургом все откладывалась и откладывалась, и нам оставалось лишь терпеливо ждать. Наконец 15 ноября операция началась. Полковник Паш немедленно помчался вперед, чтобы захватить нужных нам немецких ученых. Мне же пришлось остаться в Париже для встречи с доктором Ванневаром Бушем, который ненадолго приехал в Европу.
Первая телеграмма полковника вызвала разочарование: никого из нужных нам людей найти не удалось. С большой неохотой мне пришлось доложить доктору Бушу перед самым его отъездом, что страсбургская операция, на которую мы возлагали так много надежд, по-видимому, не принесет нам удачи. Затем пришла вторая телеграмма. В ней говорилось, что несколько человек удалось разыскать. Фред и я отправились в Страсбург.
Причина, по которой полковник Паш не смог сразу разыскать наши «объекты», заключалась в том, что ядерная лаборатория размещалась в крыле знаменитого страсбургского госпиталя, а немецкие ученые выдавали себя за врачей. Но полковник быстро это разгадал, и к тому времени, когда мы прибыли, Флейшман и сотрудники его лаборатории находились уже под стражей. Персонал был интернирован и находился в здании института, а Флейшмана посадили в местную тюрьму, чтобы не дать им возможности сговориться. Физик-теоретик фон Вейцзекер и вирусолог Хааген заблаговременно покинули город, и мы заняли комфортабельные апартаменты Хаагена под жилье и штаб нашей миссии.
Странное ощущение пришлось мне испытать во время визита к немецким ученым, которых мы держали под арестом. Среди них были люди, которых мы искали, а именно немецкие физики-ядерщики. Я чувствовал себя неуверенно и даже несколько терялся в их присутствии, Особенно смущала меня перспектива встречи с коллегами в тюрьме. Был ли я убежден, что они заслуживают тюрьмы? Или во время войны это в порядке вещей? Страсбургские физики не знали, кто мы и чего хотим, я же в течение нескольких дней ничего не говорил им об этом.
Допрос этих людей практически ничего не дал, за исключением того, что помог нам разобраться, кто из них играл наиболее важную роль в лаборатории. Но это мы установили и другими путями, как только нам стали известны их имена. Нам оставалось лишь надеяться, что конфискованные нами в лаборатории и в кабинете фон Вейцзекера бумаги расскажут больше.
Не оставалось ничего другого, как заняться этими бумагами, что мы и сделали с Фредом сразу же после того, как покончили с нашим импровизированным обедом по «рациону К». Вечер был ненастный. Немцы продолжали обстреливать город через реку. Наши пушки отвечали. Сверху доносился гул самолетов. Электричества не было, и нам пришлось обходиться несколькими свечами и лампой, работавшей на сжатом газе. В центре комнаты играли в карты наши солдаты. Мы с Фредом уселись в кресла в углу и начали просматривать немецкие бумаги.
Оба мы вскрикнули одновременно: и он, и я нашли бумаги, которые сразу же сделали все ясным для нас. Здесь, в совершенно на первый взгляд безобидной переписке, таилось столько секретных сведений для людей, способных понять их! Внешне это была всего лишь обычная болтовня коллег. Там и здесь были разбросаны незначительные неосторожные намеки, но в общем не было ничего такого, что могло бы вызвать возражения с точки зрения секретности, — так, обычные записки, какими все мы обменивались и с нашими друзьями в США. Имена даже не везде назывались или заменялись инициалами. Ясно, что такие записки ничего не могли сказать непосвященному человеку, но они, конечно, никак не предназначались для того, чтобы их читали ученые противника.
Мы нашли довольно прозрачные намеки в виде буквенных обозначений на некоторые немецкие секретные атомные центры. Наиболее важный из них, Физический институт кайзера Вильгельма,
