Сексус

– Так это же чудесно!

Марсела подбежала к Моне и звонко чмокнула ее. И мне достался поцелуй.

– А почему у них печальный вид? – спросил Нед.

– Нет, – возразила Марсела. – У них совсем не печальный вид. А с чего бы им быть печальными?

Нед поднес ей стаканчик. Как только Марсела взяла его, он спросил:

– У тебя есть деньги?

– Само собой, есть. А что такое? Сколько тебе надо?

– Да это не мне, это им надо немного денег. Они совсем пустые.

– Ох, извиняюсь, – сказала Марсела. – Конечно, деньги есть. Сколько вы хотите – десять, двадцать? И не надо мне их возвращать, это мой свадебный подарок.

Мона подошла к ней, взяла ее за руку.

– Вы очень добры, Марсела. Спасибо вам.

– Тогда мы приглашаем вас на обед! – провозгласил я как можно торжественнее.

– Ну уж нет, – сказала Марсела. – Обед мы устроим здесь. Давайте пока присядем поудобнее и поболтаем. Не обязательно тащиться куда-то, чтобы отпраздновать. Именно отпраздновать. Я в самом деле счастлива. Я люблю видеть, как люди женятся. И как они потом вместе живут. Может быть, я старомодная, но я верю в любовь. Я бы хотела, чтобы любовь не кончалась всю жизнь.

– Марсела, – сказал я, – где же вы раньше-то были?

– В Юте. А что?

– Не знаю, но вы мне очень нравитесь. От вас какая-то свежесть. И мне понравилось, как вы деньги нам дали.

– Не придумывайте!

– Да нет же, я совершенно серьезно говорю. Вы слишком добры с этим лоботрясом. А почему бы вам не выйти за него? Давайте! Он этого до смерти боится, счастья своего не понимает.

– Ты слышал? – пробурчала она, поворачиваясь к Неду. – А что я тебе все время твержу? Лень пошевельнуться, вот в чем дело. Ты и понять не можешь, какое я сокровище!

И тут на Мону напал хохотун. Она хохотала так, что казалось, вот-вот лопнет.

– Ой, не могу, – пробормотала она. – До чего же это забавно!

– Вы не перепили, миленькая? – спросил Нед.

– Дело не в этом, – вмешался я. – Она расслабилась. Это реакция. Мы слишком долго волынку тянули. Верно, Мона?

Новый взрыв смеха.

Марсела подошла к ней, заговорила тихим, успокаивающим голосом.

– Оставьте ее со мной, – сказала она. – А сами можете продолжить. А мы пойдем и купим чего-нибудь к столу, пошли, Мона.

– С чего это с ней такая истерика? – спросил Нед, когда мы остались одни.

– Понятия не имею, – ответил я. – Наверное, не привыкла замуж выходить.

– Слушай, – сказал Нед. – Зачем ты вообще это сделал? Не погорячился, а?

– Садись, – проговорил я негромко, но внушительно. – Я сейчас все тебе разъясню. Ты не слишком набрался, сможешь меня слушать?

– Ты же не лекцию собираешься читать, – произнес он притворно жалобным тоном.

– Я душу перед тобой вывернуть собираюсь. Так вот, слушай меня. Мы с ней поженились. Ты считаешь, что я это сделал зря. А я тебе скажу, что это самый лучший поступок в моей жизни. Я ее люблю. Люблю так, что сделаю все, что она попросит. Попросит перерезать тебе горло… если я буду знать, что это сделает ее счастливой, так и поступлю. С чего она так истерически хохотала? Не знаю, но вижу, что ты совсем в кретина превратился. Ты больше ничего не можешь чувствовать. Только об одном думаешь: как бы уберечься самому. А я не хочу беречься. Я хочу делать всякие глупости, подвиги совершать, в мелочах копаться, заниматься самыми обычными скучными вещами – словом, делать все, что может помочь женщине стать счастливой. Можешь ты это понять? Куда там! И для тебя, и для Ульрика это все шуточки, шуры-муры. Генри не такой дурак, чтобы снова жениться. Нет-нет! У него просто любовная горячка. Она скоро пройдет. Вот как вы на это смотрели. Черта с два, все это не так! То, что я к ней чувствую, никуда не вмещается. Я даже объяснить это не могу. Вот она сейчас пошла на улицу. А если там на нее грузовик наедет? Да мало ли что может с ней случиться! Мне даже страшно представить, что будет со мной, если я услышу о каком-то несчастье с Моной. Я, наверное, свихнусь. Тут уж и тебе несдобровать – придушу… Ты и представить себе не можешь, что так можно любить, не можешь ведь? Говоришь, что тебе скучно видеть каждый день за завтраком одно и то же лицо. А по мне – так это чудо! Оно же никогда не бывает одним и тем же, это лицо! Оно меняется каждую минуту, я ни разу не видел, чтобы оно повторялось. Ни разу! Я вижу только бесконечно обожаемое… О, вот оно, это слово! Обожание… Ты-то его никогда, наверное, не произносил? А я обожаю ее. Слышишь, я ее обожаю! Бог ты мой, как здорово повторять это слово. Я обожаю ее, я на колени перед ней падаю. Я преклоняюсь перед ней. Я молюсь на нее… Как тебе это понравится? А-а, вы с Ульриком не ждали этого? Когда я в первый раз привел ее сюда, вы никак не думали, что я когда-нибудь заговорю такими словами? А я ведь вас предупреждал. Я говорил вам, что такое когда-нибудь случится. А вы смеялись. Вы думали, что знаете меня как облупленного. Нет, ни черта вы не знали, ни ты, ни он. Вы не знали, кто я такой и откуда явился. Вы видели только то, что я вам показывал. А ко мне под пиджак вы ни разу заглянуть не смогли. Если я смеялся, вы считали, что я весельчак. Вам невдомек было, что я смеюсь, а сам на грани отчаяния. Да, так было со мной. А теперь кончилось. Когда я смеюсь теперь, это настоящий смех, а не смех сквозь слезы. Я теперь един. Я цельный.