– Не бойся, Ида, я тебя не трону, я импотент!
– Ты импотент? – взвизгнула она, демонстрируя начало истерического припадка. – Ничего себе импотент. Гнусный бабник!
– Подай ему завтрак, – бросил Вудрафф и закрыл за собой дверь.
Ей была отвратительна сама мысль о прислуживании мне в постели. Она за мужем так не ухаживала и не могла понять, почему мне оказана подобная честь. Да я и сам не имел привычки завтракать в постели. Это я позволял себе только в семействе Вудраффов. Специально, чтобы позлить и унизить ее.
– Почему бы тебе не сесть за стол? – спрашивала она.
– Не могу. У меня эрекция.
– Перестань об этом говорить. Ты о чем-нибудь, кроме секса, можешь думать?
Судя по ее словам, секс был для нее ужасным, грязным, просто оскорбительным делом. Но повадки ее говорили прямо противоположное. Она была похотливая сучка и фригидной оказывалась только потому, что обладала характером шлюхи. Если я поглаживал ее ноги, пока она устанавливала поднос у меня на коленях, она говорила: «Ну, доволен теперь? Все в порядке? Хотела бы я, чтобы Билл это увидел, увидел, какой у него верный друг».
– А ты б ему рассказала, – предложил я однажды.
– Да он все равно не поверит. Решит, что я это выдумала, чтобы он начал ревновать.
Если я просил ее приготовить мне ванну, она прикидывалась возмущенной, но никогда не отказывалась. Однажды, сидя в ванне и намыливаясь, я увидел, что она забыла дать мне полотенце. «Ида, – позвал я, – принеси полотенце». Она появилась в ванной с полотенцем в руках. На ней был только шелковый халат, да пара шелковых чулок. Когда она потянулась, чтобы положить полотенце на полку, халат распахнулся. Я тут же нырнул туда головой. Это произошло так стремительно, что она не успела возмутиться или прикинуться возмущенной. Еще мгновение, и она уже в ванне, халат валяется на полу, а чулки я ей оставил – в них она куда соблазнительнее, во всяком случае, больше, чем дамочки Кранаха. Откидываюсь на спину и сажаю ее на себя. Она будто сука в течке: повизгивает, кусается, тяжело дышит, стонет, извивается как червяк на крючке. А когда мы досуха вытерлись, она наклонилась и прихватила зубами меня за конец. Я присел на край ванны, а она, стоя на коленях, работала так, что за ушами трещало. Я подождал немного, потом встал, поднял ее, наклонил и дал ей попробовать, как это получается с тыльной стороны. У нее оказалась тесная сочная норка, и я вошел туда, как рука в перчатку. Я кусал ее в шею, в мочки ушей, в плечи, повсюду наставил ей отметин, а самый глубокий знак запечатлел на ее великолепной белокожей заднице. И все это молча, без единого слова. А когда мы закончили и она убежала к себе переодеваться, я услышал, как она что-то бормочет, разговаривает сама с собой. Забавно было узнать, каким способом она выражает нежность.
С того дня, едва дождавшись ухода Билла, она кидалась ко мне. Как-то я спросил ее:
– А ты не боишься, что он вдруг вернется и застанет тебя в моей постели?
– Да он глазам своим не поверит. Он решит, что мы просто дурака валяем.
– Вот такого дурака? – сказал я и задвинул ей так глубоко, что она охнула.
– Господи, если б он только понимал, как со мной надо! Ему уж очень не терпится. Достанет и сразу же сует в меня, прежде чем я что-нибудь почувствую. Вот я и лежу и просто жду, когда он сбросит свой груз, а ему для этого минуты вполне хватает. А с тобой я вся мокрая еще до того, как ты ко мне притронешься. Это потому, что тебе все равно. Я ведь тебе на самом деле не нравлюсь, так ведь?
– Мне
– Свинья ты, – сказала она. – Мне бы тебя ненавидеть надо.
– Так что ж ты не ненавидишь?
– Ой, хватит об этом, – прошептала она, уже вся взмыленная, и стиснула меня в объятиях. – Подержи его там и покрепче прижмись ко мне. Укуси меня в грудь… Не так сильно… Вот так. – Она схватила мою руку, потянула ее к себе, прижала к раскаленной щели. – Теперь двигайся, давай… вот так… вот так…
Глаза ее закатились, она дышала часто и коротко. Позже, за ленчем, она спросила:
– Тебе уже надо бежать? Может, еще останешься?
– Снова сунем пальчик в норку?
– Ты можешь поделикатней выражаться? Услышал бы это Билл!
– А ты, смотрю, никогда штанов не носишь. Потаскушка ты, понимаешь?
Я стащил с нее платье и оставил так сидеть, пока допивал кофе.
– Поиграй-ка сама с собой, пока я кофе допью.
– Потаскун грязный, – проворчала она, но возражать не стала.
– Разведи пальцами пошире. Как мне нравится этот цвет! Словно коралл внутри. И уши у тебя такие же, коралловые. Ты говоришь, что у Билла очень здоровый… Не могу себе представить, как он его туда всовывает.
С этими словами я взял со стола большую декоративную свечу и протянул ей.
– Давай посмотрим, как у тебя это получится.
Она раздвинула ноги, положив их на подлокотники кресла, взяла свечу, начала. Глаза опущены, губы приоткрылись в предвкушении оргазма. И вот тело подается вперед, назад; она ерзает задом туда-сюда. Я отодвинул кресло подальше, опустился на колени, стал наблюдать.
– Ты меня все заставляешь делать, черт похотливый.
– А разве тебе не нравится?
