обеспечение или, по крайней мере, терпимость в том пренебрежительном презрении, которому оно заслуженно подвергается. Часть таких проступков, которые сами по себе юридически наказуемы, может быть отнесена за счет того особого рода немезиды, которую внутреннее бессилие, чувствующее себя подавленным превосходством талантов и добродетелей, вынуждено воздать для того, чтобы снова обрести себя пред лицом такого превосходства и вновь наделить свою ничтожную особу чувством собственного достоинства, подобно тому как римские солдаты при триумфальном шествии их императоров воздавали им в насмешливых песенках безобидную немезиду за тяжелую службу и дисциплину, а, главным образом, за то, что имя солдат не значилось в этом чествовании; этой немезидой они восстанавливали равновесие, ставили себя некоторым образом на равную ногу со своими императорами. Эта дурная и неприязненная немезида, благодаря пренебрежительному презрению, теряет свое действие и получает поэтому лишь ограниченное значение злорадства, и наказанием ей, как и публике, образующей нечто вроде круга, в котором это занятие имеет место, служит лишь внутреннее осуждение, которое она носит в себе.{342}
§ 320 Субъективность, которая в качестве распада существующей государственной жизни имеет свое наиболее внешнее явление в желающем проложить путь своей случайности и вместе с тем также разрушающем себя мнении и рассуждательстве, – эта субъективность имеет свою подлинную действительность в том, что противоположно последней, в субъективности, как тожественной с субстанциальной волей, составляющей понятие княжеской власти; этой субъективности в качестве идеальности целого еще не было воздано должное, она еще не получила проявления в предшествующем изложении.
Прибавление. Мы уже однажды рассматривали субъективность как вершину государства в лице монарха. Другой стороной субъективности является способ ее произвольного обнаружения в общественном мнении как наиболее внешнем явлении. Субъективность монарха абстрактна в себе, но она должна быть некиим конкретным и как таковое быть идеальностью, изливающейся по всему целому. Государством мирного времени является то государство, в котором существуют все отрасли гражданской жизни, но так, что это существование рядом друг с другом и вне друг друга порождается идеей целого. Это происхождение должно также и проявиться в качестве идеальности целого.
II. Суверенитет по отношению к внестоящим
§ 321 Суверенитет внутри государства (§ 278) представляет собою эту идеальность постольку, поскольку моменты духа и его действительности, моменты государства, раскрыты в своей необходимости и существуют как его члены. Но дух как бесконечно отрицательное отношение к себе в свободе есть столь же существенно для-себя-бытие, воспринявшее внутрь себя существующее различие, и таким образом он есть исключающее бытие. Государство обладает в этом определении индивидуальностью, которая представляет собою по существу индивидуум, а в лице суверена – действительный, непосредственный индивидуум (§ 279).
§ 322 Индивидуальность как исключающее для-себя-бытие выступает как отношение к другим государствам, каждое из которых самостоятельно в отношении других. Так как в этой самостоятельности {343}имеет свое существование для-себя-бытие действительного духа (Daseyn), то она представляет собою первую свободу и величайшую честь народа.
Примечание. Те, которые говорят о желании целокупности, составляющей более или менее самостоятельное государство и обладающей собственным центром, потерять этот центр и его самостоятельность, чтобы составить одно целое с другой целокупностью, мало знают о природе целокупности и чувстве гордости собою, которое дает народу его независимость. Первой властью, в виде которой государства исторически выступают, является поэтому самостоятельность вообще, хотя она в то же время совершенно абстрактна и не обладает дальнейшим внутренним развитием. Поэтому, указанное первоначальное явление непременно характеризуется тем, что во главе его стоит отдельное лицо, патриарх, родовой старейшина и т.д.
§ 323 В существовании (Daseyn) это отрицательное соотношение государства с собою выступает как отношение некоего другого к некоему другому, и так, как будто бы отрицательное было некиим внешним. Существование этого отрицательного соотношения имеет поэтому образ некоего происшествия и перепутанности со случайными событиями, приходящими извне. Но на самом деле оно есть его собственный высший момент, его действительная бесконечность как идеальность всего конечного в нем, та сторона, в которой субстанция, как абсолютная власть над всем единичным и особенным, над жизнью, собственностью и ее правами, а также и над всеми более обширными кругами, выявляет и заставляет осознать ничтожность последних.
§ 324 Это определение, вместе с которым интерес и право единоличного лица положены, как исчезающий момент, есть также и положительное, и именно, положительное не случайной и изменчивой, а в себе и для себя сущей индивидуальности. Это отношение и признание его есть поэтому субстанциальная обязанность единичных индивидуумов – обязанность ценой опасностей и жертв, ценой своей собственности и жизни, и уж, разумеется, ценой своего мнения и всего того, что само собой входит в круг жизни, сохранить эту субстанциальную индивидуальность, независимость и суверенность государства.
Примечание. Существует превратный счет, в котором при требовании принесения этих жертв государство рассматривается лишь как {344}гражданское общество и его конечной целью признается лишь обеспечение жизни и собственности индивидуумов, ибо это обеспечение не достигается посредством пожертвования тем, что должно быть обеспечено, а наоборот. – В вышеуказанном заключается нравственный момент войны, которая не должна рассматриваться как абсолютное зло и как лишь внешняя случайность, которая, какова бы она ни была, имеет своим основанием страсти властелинов или народов, несправедливости и т.д., вообще то, чего не должно быть, которая, следовательно, будучи сама внешней случайностью, имеет также и случайное основание. С тем, что по природе своей случайно, также и происходит случайное, и именно эта судьба случайного есть, следовательно, необходимость, – как и вообще понятие и философия заставляют исчезнуть точку зрения голой случайности и познают в ней как в видимости ее сущность, необходимость. Необходимо, чтобы конечное, имущество и жизнь, было положено как случайное, ибо это и есть понятие конечного. Эта необходимость имеет, с одной стороны, форму силы природы, и все конечное смертно и преходяще. Но в нравственной сущности, в государстве, у природы отнимается эта сила, и необходимость возводится в дело свободы, в нравственное – природная бренность превращается в волимое прехождение, и лежащая в основании отрицательность становится собственной субстанциальной индивидуальностью нравственного существа. – Война с ее состоянием, в котором принимается всерьез суетность временных благ и вещей, чтò в другие времена является обыкновенно лишь назидательным оборотом речи, есть, следовательно, тот момент, в котором идеальность особенного добивается своего права и становится действительностью; высокое значение войны состоит в том, что благодаря ей, как я это выразил в другом месте, «сохраняется
