существовании целого. Но после того как миновала опасность со стороны Карфагена и Македонии, дальнейшие войны все более и более становились последствием побед, и дело шло лишь о том, чтобы воспользоваться их плодами. Войсками пользовались для достижения особых целей политики и в интересах частных индивидуумов, для приобретения богатства, славы, для достижения абстрактного господства. Отношение к другим нациям свелось к чистому насилию. Национальная индивидуальность народов еще не требовала от римлян того уважения, которого она требует в настоящее время. Законные права народов еще не признавались; государства еще не признавали друг друга реально существующими. Одинаковое право на существование влечет за собой образование союзного государства, как в Европе в новое время, или такое состояние, как в Греции, где государства были равноправны под покровительством дельфийского бога. Не таково было отношение римлян к другим народам, потому что их богом является лишь Iupiter Capitolinus и они не чтили sacra других народов (так же, как плебеи не чтили sacra патрициев), но как завоеватели в собственном смысле они грабили палладиумы наций. Рим держал в завоеванных провинциях постоянные войска, и проконсулы и пропреторы были посылаемы в них как наместники. Всадники взимали пошлины и налоги, которые они брали на откуп у государства. Таким образом сеть таких откупщиков (publicani) охватывала весь римский мир. Катон говорил после каждого совещания в сенате: «Ceterum censeo Carthaginem delendam esse»[35], и Катон был настоящим римлянином. Таким образом римский принцип оказывается холодной абстракцией владычества и насилия, откровенным эгоизмом воли, которая направлена против других, которая не стремится к осуществлению нравственных задач, но получает содержание лишь благодаря партикулярным интересам. Приобретение новых провинций повлекло за собой усиление внутреннего партикуляризма и вызываемую этим испорченность. Из Азии роскошь и распутный образ жизни проникли в Рим. Богатство захватывалось как добыча, а не являлось плодом промышленности и чест{292}ной деятельности, подобно тому как флот возник не потому, что он был нужен для торговли, а был создан для военных целей. Так как римское государство добывало средства путем грабежа, то и раздоры в нем возникли из-за распределения добычи. Ведь первоначальным поводом к вспыхнувшим внутренним раздорам явилось наследство пергамского царя Аттала, который завещал свои богатства римскому государству. Тиберий Гракх выступил с предложением распределить их между римскими гражданами; кроме того он возобновил лициниевы аграрные законы, которые в связи с чрезмерным могуществом отдельных индивидуумов вовсе не применялись. Он стремился главным образом к тому, чтобы наделить свободных граждан собственностью и населить Италию не рабами, а гражданами. Однако этот благородный римлянин был убит корыстолюбивою знатью, потому что римскую конституцию уже нельзя было спасти посредством самой конституции. Гай Гракх, брат Тиберия, стремился к достижению той же благородной цели, которую имел в виду его брат, но и его постигла та же участь. С тех пор испорченность беспрепятственно распространялась, и так как уже не оказывалось общей и существенной в себе цели для отечества, то господствовать должны были индивидуальности и насилие. Чудовищная испорченность Рима обнаруживается в войне с Югуртой, который подкупом привлек на свою сторону сенат и таким образом безнаказанно дозволял себе величайшие насилия и преступления. В Риме вызвала всеобщее возбуждение борьба против кимвров и тевтонов, угрожавших государству. Марий, победитель Югурты, с большим трудом уничтожил последних в Провансе при Э, а первых в Ломбардии при Эче. Затем восстали союзники в Италии, которым не хотели предоставить, по их требованию, римского гражданства; и в то время как римлянам приходилось бороться в самой Италии против огромных сил, – они получили известие, что по приказанию Митридата в Малой Азии было убито 80 тыс. римлян. Митридат был царем Понта; он владел Колхидой и странами, расположенными по берегам Черного моря до Таврического полуострова, и мог призвать к оружию против римлян и народы Кавказа, Армении, Месопотамии и части Сирии при посредстве своего зятя Тиграна. Сулла, который командовал римским войском уже в Союзнической войне, победил его. Афины, которые до сих пор пользовались пощадой, были после долгой осады взяты приступом, но не разрушены из уважения к предкам, как выразился Сулла. Затем Сулла вернулся в Рим, победил народную партию, во главе которой стояли Марий и Цинна, завоевал город и организовал методические убийства влиятельных римлян. {293}Он принес в жертву своему честолюбию и своему властолюбию 40 сенаторов и 1600 всадников.
Хотя Митридат был побежден, он не был обессилен и мог снова начать войну. В то же время в Испании восстал римский изгнанник Серторий; он боролся там восемь лет и погиб лишь благодаря измене. Войну с Митридатом окончил Помпей; царь Понта убил себя, после того как его ресурсы истощились. В то же время вспыхнула война с рабами в Италии. Множество гладиаторов и жителей гор собралось под предводительством Спартака, но они были побеждены Крассом. Кроме этих беспорядков существовало еще всеобщее пиратство на море, которое Помпей быстро уничтожил энергическими мерами.
Таким образом мы видим, что против Рима выступают ужаснейшие, опаснейшие силы, но военная мощь этого государства одерживает над ними победу. Теперь, как в Греции во времена упадка, появляются великие индивидуумы. И для этих времен жизнеописания, составленные Плутархом, в высшей степени интересны. В условиях расшатанности государства, у которого уже не оказывалось никакой внутренней опоры и прочности, появляются великие индивидуальности, стремившиеся восстановить единство государства, о котором уже не думали граждане. Несчастье этих великих людей заключалось в том, что они не могли сохранить нравственной чистоты, потому что их действия были направлены против существующего и являлись преступлением. Даже благороднейшие из них, Гракхи, не только пали жертвой внешней несправедливости и насилия, но сами они были прикосновенны к общей испорченности и несправедливости. Но то, чего желают эти индивидуумы и что они делают, имеет для себя более высокое оправдание всемирного духа и должно наконец победить. При полном отсутствии идеи организации великого государства сенат не мог удержать в своих руках правительственную власть. Господство стало зависеть от народа, который теперь оказывался лишь чернью, которую приходилось кормить зерном, доставляемым из римских провинций. Нужно прочитать у Цицерона, как все государственные дела шумно, с оружием в руках, решались, с одной стороны, богатыми и могущественными знатными людьми, а, с другой стороны – сбродом. Римские граждане присоединяются к индивидуумам, которые льстят им, а затем образуют партии, чтобы добиться господства в Риме. Таким образом мы видим в Помпее и в Цезаре двух враждебных друг другу блестящих представителей Рима: с одной стороны, Помпея с сенатом и следовательно как будто защищавшего республику, а, с другой стороны, – Цезаря с его легионами и превосходством его {294} гения. Исход этой борьбы между двумя могущественнейшими индивидуальностями не мог решиться в Риме на форуме. Цезарь овладел Италией, Испанией, Грецией, разбил на-голову своего врага при Фарсале в 48 г. до Р.Х., упрочил свою власть в Азии и вернулся победителем в Рим.
Таким образом римское всемирное господство досталось одному лицу. Эту важную перемену не следует считать чем-то случайным; она была
